тут со своими конечностями. Некогда нам». И вышел, а потом тголову обратно в дверь сунул и говорит: «Ты, — говорит, — не думай, что так отделался, я еще с тебя шкуру спущу за то, что без тебя никто там у вас в этом деле не сечет». Вот. С того дня я и оттаял. Ты спишь, что ли, отец?
Виктор лежал молча. Только еще нравоучений ему не хватало. Вот если бы Чарли здесь был. С ним бы потолковать… Когда Виктор заснул, его немного отпустило, а проснулся он опять злым. Утром на Поленова даже не посмотрел. У того свои дела, решил Виктор, а у него — свои. Но капитан третьего ранга подозвал Виктора сам.
— Ну как? — спросил он миролюбиво, даже чуть не ласково. — Как дела на трудовом фронте?
«И слова-то, — подумал Виктор, — затертые. Как и сам».
— Дела как дела, — сказал он.
— Хорошо учишь? Нос от кормы отличишь?
— Как считаю нужным, так и учу, — сказал Виктор.
Этого капитан третьего ранга раньше от Виктора не слышал.
— Так, так… — сказал он, — так, так… — и вдруг заорал: — Вы кому отвечаете, лейтенант?
Он стоял перед Виктором крепкий, злой и на кителе его Виктор отчетливо увидел пятна масла. «Подворотнички при матросах заставляет перешивать, — подумал Виктор, — а сам ходит, как трюмный», — и тогда его тоже сорвало, и он тоже заорал:
— Вам отвечаю! Вам! Думаете, меня можно, как фишку, двигать, раз я еще экзамена не сдал? Глупости спрашиваете, а я должен вам с умным видом отвечать? Так, что ли?
Стоял здесь и БЧ-5, их механик, технический бог лодки. С ними, лейтенантами, он говорил мало и ласково. Он и сейчас посмотрел на Виктора, как на елочную игрушку, и хохотнул прямо в лицо капитану третьего ранга.
— Поленов, — сказал он ему. — До чего это ты лейтенантов доводишь? Они у тебя истерики стали закатывать.
— А ну-ка замолчи! — сказал капитан третьего ранга Виктору тихо, но будто и не сказал, а скрипнул. — Истерику устроил… Ишь!
Виктор не знал, что у того есть еще и такой голос. Видно, здорово он подсадил Поленова при механике.
Офицеры стояли кругом. Ждали, что будет дальше. Минута, наверно, прошла. А может, больше.
— Везет тебе, парень, — сказал помощник, он тоже был здесь. — Смотрю я на тебя и думаю: отчего тебе так везет? Гауптвахта у нас только в Североморске, а мне как раз надо человека в патруль вертануть… Ну, добровольцем?..
И тут все посмотрели на механика, на командира БЧ-5.
— Ладно, — сказал механик и опять улыбнулся, — будем считать, что у лейтенанта был солнечный удар. А знаешь, Макаров, чем злость от истерики отличается? Злость не сразу проходит. Понял? А ты, Поленов, проследи, чтобы он злым оставался подольше.
И злость Виктора не проходила всю ту зиму.
Приехал он на базу в середине декабря. Теперь шел уже март. Солнце неделями стояло над бухтой, только иногда прямо понизу, между сопок, ползла снежная туча, заваливала снегом до щиколоток дорогу, причалы, палубы и через полчаса уже уходила дальше, снова освобождая место солнцу. По свежему снегу утром на пути из городка можно было увидеть цепочки заячьих следов. Однажды, когда лодка, стоя у пирса, проверяла выдвижные устройства, Виктор попросил у штурмана посмотреть в перископ. Перископ был повернут к противоположному берегу бухты. Виктор взял его за ручки, вертанул, и вдруг на снегу сопки увидел красноватое движущееся пятнышко — это была лисица…
В конце марта он сдал зачеты на командира группы.
— Теперь ты рад? — спросила его в тот день Таня.
— А ты разве не рада за меня?
Он сидел за столом и ел. Таня стояла около него, опершись на его плечо. Лица ее он не видел.
— Я все еще не знала… думала — вдруг ты не сдашь. И мы бы тогда уехали…
Так поступил один из лейтенантов, который окончил училище курсом раньше Виктора. Он пробыл на базе чуть не год, а зачеты сдавать так и не стал. Он не хотел служить на лодке, хотя вслух этого не говорил — боялся, наверно, за свою характеристику. Но репутация — это ведь не то, что написано в служебной бумаге…
Виктор с Таней уже не застали его на этой базе, но Таня о нем слышала.
— А ты сама как стала бы ко мне относиться, если бы я тоже так сделал?
— Не знаю, — сказала она и прижала голову Виктора к себе. — Я, наверно, поняла бы все… Постаралась бы понять. Ты даже не знаешь, как я за тебя волнуюсь…
— Танька, — сказал он с отчаянием. — Ну раз в жизни послушай ты, что я пытаюсь тебе рассказать вот уже в который раз.
— Я слушаю тебя.
— Нет, ты действительно слушай, иначе опять ничего не выйдет. Ты слушай и старайся понять! Ведь ты же институт кончила. Нельзя позволять себе нести вздор…
— Институт-то я кончила. Только для чего? Ну ладно, я слушаю.
— На современной подводной лодке, — сказал Виктор, — запас энергии, сжатого воздуха, средств регенерации кислорода такой, что и не снилось иметь раньше… Ведь когда читаешь о подводниках на войне, то все время как бы слышишь: «Береги воздух, береги энергию». Ну возьми карандаш, и мы сейчас все с тобой рассчитаем… Вместе рассчитаем, чтобы ты поняла…
— Не надо мне никаких расчетов, — сказала Таня. — А я вот недавно переводной роман читала. Страшный. Помнишь, я тебе говорила?
— Да, — сказал Виктор. — Ну и что из того? Это же, во-первых, роман, а во-вторых, герои такую ерунду делают, что смех берет… Да что там ссылаться на романы. Ведь подводные лодки больше пятидесяти лет уже существуют, и опыт-то ведь копится. Что же, проектировщики ушами, по-твоему, хлопают? Как ты думаешь?
— А о нас ты подумал? — спросила Таня и в ее вопросе какой-то невидимый забор встал между Виктором и ею с Володькой.
«Ну как ей объяснить? — думал он. — Как вообще можно объяснить человеку сложную техническую ситуацию, когда он к тому не подготовлен? Это для инженера расчеты и формулы — аргумент, а для Татьяны они пустой звук».
— Ладно, Тань, — сказал он. — Ведь мы-то там тоже для чего-нибудь сидим. И хватит, хватит этих разговоров, если ты не можешь меня понять! И не хочешь!..
— Не кричи на меня, — тихо сказала Таня. — Ты даже не знаешь, как ты переменился… Ты совсем не слушаешь того, что я говорю.
А ему казалось, что это Таня не слышит, о чем говорит он. Он встал, оделся и вышел из дома. Да, господи, и не в
