— Да кто же захочет иметь в друзьях эту изворотливую крысу Деваля, — сказал Том, когда мы вышли оттуда. — У него никакой гордости. Только и знает что унижаться. Вот до работы никогда не унизится. Хоть бы ты ему втолковал.
— Попробую.
На следующий день я попросил Тома показать мне их маленький бриг, но своим судном пираты вряд ли могли похвалиться. Том утверждал, что дно судна заделывали, и всё же оно протекает, словно решето, если бриг выходит в открытое море. Полусгнившие паруса смогли бы, вероятно, выдержать лишь свежий ветер. Рангоут весь пересох и потрескался от солнца, а бегучий такелаж уже много лет не смолился. И эта гроза морей носила имя «Дядюшка Луи».
— Давненько мы на нём не выходили в море, — сказал Том.
— Не помешает небольшой ремонт, — заметил я.
— Пожалуй, — согласился Том, который явно не годился в морские разбойники, сколько бы апельсинов он ни сбивал с деревьев.
— Одолжи мне Деваля на несколько дней, — сказал я. — Ведь сейчас от него никакой пользы. А я прослежу, чтобы за короткий срок эта посудина была приведена в порядок.
— Ты нам нужен на охоте, Сильвер.
— Думаю, с твоей меткостью ты наверняка справишься и без меня. Пойдём поговорим с Пьером!
Пьер слушал внимательно. Он хорошо понимал, как выгодно иметь в своём распоряжении надёжное судно, и собрав товарищей, дабы они также высказали своё мнение, объяснил им, что готовое к плаванию судно нужно не столько для захвата одного-двух испанских кораблей с необходимым грузом на борту, сколько и скорее всего для того, чтобы иметь возможность смыться, если испанцы вдруг надумают приказать своим та matadores и monteros сбросить береговых братьев в море. Слова Пьера произвели впечатление, и было единогласно решено, что я, именуемый Джоном, получаю разрешение (надо же!) на то, чтобы для общего блага привести «Дядюшку Луи» в состояние готовности к выходу в открытое море.
Я забрал Деваля, который был вне себя от счастья, услышав от меня, что он будет работать под моим началом. Но когда я в ходе работы начал объяснять ему свой план — взять на борт несколько смышлёных негров и попытаться поискать счастья на море, — он задумался, а потом сказал, что не понимает, ради чего это.
— Да, мозги у тебя всегда туго ворочались, — сказал я. — Ты, кажется, предпочтёшь гнить здесь, где с тобой обращаются как с обычным рабом, если не хуже, потому что из тебя надо выжать все за три года, а обычный раб служит всю жизнь, следовательно, его сил должно хватить на более долгий срок.
Деваль помотал головой.
— Если ты сбежишь, то не сможешь оставаться на французских островах, — продолжал я. — Я сам не могу ступить на датские. И ни один из нас двоих не должен попасть на английские, где мы рискуем быть узнанными, не говоря уж об испанских. Для нас с тобой, Деваль, море — единственное подходящее место. Будь у нас куча денег, мы, вероятно, могли бы купить себе свободу, но у нас ни песо.
— А что ты сделал с «Дейной» и нашей общей кассой? — спросил Деваль.
— Я продал «Дейну» и попытался найти вас, хотел освободить от всяческих контрактов. Но меня обокрали вчистую, и я остался без гроша.
Деваль смотрел на меня, не отрывая глаз.
— Ты поплыл в Вест-Индию ради нас?
— Да, клянусь всем, что для тебя свято, — подтвердил я.
Деваль, конечно, поверил мне на слово, поскольку не мог позволить себе быть слишком разборчивым.
— Джон, если нужно будет, я пойду с тобой на край света, — заявил он.
— Надеюсь, не понадобится, — буркнул я.
После этого разговора Деваль был просто шёлковый, он безропотно выполнял любое приказание, о таком помощнике можно было только мечтать. Том был ошеломлён, увидев, как Деваль работает и не отходит от меня, пока я сам его не прогоню к чертям собачьим.
Благодаря ревностному усердию Деваля, дело спорилось. Мы килевали и скоблили днище, конопатили палубу и заменяли на ней отдельные доски, отмывали бочки для питьевой воды и затыкали в них дыры. Мы сделали запасы еды, ибо, как я сказал Пьеру, бессмысленно иметь судно без воды и провианта, если оно будет служить чем-то вроде Ноева ковчега для группы буканьеров, лишившихся родины. Постепенно небольшое братство целиком стало принимать участие в подготовке судна и делало это со всей душой. Старики, плававшие ещё с флибустьерами, начали поговаривать о том, что надо бы вновь отправиться в море. Они называли себя искателями приключений, как в старые добрые времена, и имели на то полное право. Глаза у них сверкали, когда они предавались воспоминаниям, рассказывая о своём участии в великих экспедициях на Панаму и Картахену. Пьер ревностно перечислял преимущества, которые всё же имелись в этой их мирной жизни. Если б не чёртов мателотаж и набожность, я бы, вероятно, согласился с ним. Или, по крайней мере, подумал — а не взять ли на борт всю их команду из метких стрелков?
Тем не менее в ту безлунную ночь, когда я отчалил, мой экипаж состоял только из Деваля и одного чернокожего. Посмотреть бы на лица буканьеров, обнаруживших на следующий день отсутствие брига. Ведь вместе с ним пропали и все надежды, коими они себя питали в последнее время. Но никто в этом мире не может иметь всё — ни я, ни тем более набожные буканьеры. К тому же я уверен, что Пьер, а вместе с ним и некоторые другие мысленно благодарили меня за исчезновение, вследствие чего уплыли и их мечтания об иной жизни. И если вы меня спросите, я скажу: эти буканьеры наверняка жили вполне счастливо до конца своих дней, пока смерть не разлучила их, забрав одного за другим.
Несколько часов мы шли сначала на юг, потом на восток, чтобы рассвет не застал нас врасплох и нас не заметили бы с земли, как вдруг услышали бодрый голос Деваля.
— А что теперь? — спрашивал он.
— Захватим первое судно, которое попадётся нам на пути, — ответил я.
— Но ведь мы не пираты, — возразил он.
— Нет, Деваль, с этого момента — пираты. Если ты не хочешь, я с радостью высажу тебя на первой же косе. Никто и никогда не должен говорить, что Джон Сильвер принуждает кого-то плясать под свою дудку.
— Я тебя не оставлю, — сказал Деваль. — Ты знаешь это. Но должны ли мы…
— В этой жизни никто никому ничего не должен — таков мой девиз, — прервал я. — Но я, во всяком случае, принял решение. Я жил, как мог, не желая никому худа, думаю я, и к чему это привело? Я вне закона, мне грозит виселица по крайней мере в двух странах, меня били кнутом и заковывали в кандалы ни за что. И я пришёл к мысли, что люди, подобные мне, всегда с трудом пробираются узкими тропинками. Лишь те, у кого туго набит кошелёк, у кого много золота, имеют право на широкую дорогу, в любой битве они держатся с наветренной стороны. Гинеи, песо, пиастры, ливры — вот что необходимо, если хочешь жить достойно до самой смерти. Только деньги принимаются в расчёт, Деваль, в этом мире. Чем больше дублонов, тем на большее можно рассчитывать. Всё просто! Кому какое дело до голи, вроде тебя, например. Ты просто не в счёт.
