– В общем, да, – честно сказал Жоффруа де Виллардуэн, что было так не похоже на француза. Обычно они никогда не говорят тебе о твоих недостатках. Предпочитают позлословить о них в своем кругу. – Монах рассказал, что ты живешь далеко на востоке, на границе со скифами.
Скифами ромеи, а вслед за ними и латиняне, называли любых кочевников причерноморских степей. Все образованные люди читали Геродота или хотя бы слышали, о чем он писал. А писал он о том, что в причерноморских степях живут скифы. Правда, с тех пор прошло тысячи полторы лет, но, чтобы понять это, образованности уже не хватало.
– Я воспитывался при дворе Ромейского императора, меня готовили в правители провинции, среди которых могла быть и Ахея, – рассказал я.
Для всей Европы, Северной Африки, Ближнего Востока и многих других территорий Константинополь до сих пор, не смотря на захват латинянами, является культурной столицей мира. Тем более, для этих самых латинян, в большинстве своем не умеющих читать и писать.
– Об этом монах ничего не сказал, – сообщил тесть. – Больше часть его рассказа была о твоем богатстве.
– Хорошо было бы быть такими богатыми, как о нас думают! – шутливо произнес я.
– Ты прав! – весело произнес князь Жоффруа.
Было заметно, что я начинаю ему нравиться.
Мы миновали второй этаж, пол в котором был мраморный и чистый, в котором не гуляли сквозняки и не воняло дымом и немытыми телами, а на столе не было кучи костей и прочих объедков. То ли французы за шестьдесят лет научились жить культурнее, то ли, что скорее, греки научили только тех, кто перебрался к ним на жительство. На третьем этаже пол тоже был мраморный и выстеленный коврами, правда, старыми, кое-где дырявыми. Стены расписаны сюжетами из греческой мифологии. Фрески странным образом напоминали иконы. Наверное, иконописец подхалтурил в свободное от основной работы время. На противоположной от лестницы стене был прибит большой, метра два высотой, деревянный крест, покрашенный в черное, по обе стороны от которого висело по два щита. На красных полях щитов был нарисован желтый крест с раздвоенными, как у ласточки, концами, только внутри закругленными. Подобный крест я видел у тамплиеров. Не знаю, имели ли какое-то отношение к ордену Виллардуэны, но таков был герб князей Ахейских. Под деревянным крестом располагался невысокий помост. На нем стояли два кресла с низкими спинками, на которых тоже был изображен герб. Сиденья обтянуты красной материей. Справа и слева от помоста располагались скамьи с наклоненными немного назад спинками и обтянутыми коричневой материей сиденьями. У правой стены находился камин поменьше тех, что я видел в донжонах. Его давно не топили, поэтому источал легкий запах пересохшей сажи и еще чего-то до боли знакомого. Мне сразу почему-то вспомнился замок Беркет. Даже стало грустно.
С галереи по деревянной лестнице, перила у которой поддерживали балясины в виде купидонов, к нам спустились княгиня Жаклин и ее невестка Агнесс. Обе женщины были, скорее всего, ровесницами своих мужей. Старшая когда-то была красива. Младшая никогда не была и не будет. У обеих длинные золотые сережки с жемчужинами, только у старшей по две в каждой, а у младшей по три. Одеты в белые кисейные туники и парчовые юбки, вышитые золотом: у старшей в виде кленовых листьев, у младшей – каких-то птиц, то ли фениксов, то ли павлинов. Рубахи из белого шелка с алыми каймами по краям рукавов, сужающихся к кисти, и подолу, который у младшей был зубчатый. На головах белые поневы, полностью скрывавшие волосы и придерживаемые тонкими золотыми обручами, такими же, какой был на Алике в день нашей встречи, только у Агнесс имел спереди пять небольших бриллиантов в ряд. На ногах вышитые золотом коричневые кожаные башмачки с закругленными носами и золотыми застежками в виде бабочек. Застежки у обеих женщин были одинаковые. Наверное, поссорились.
Жаклин и Агнесс обменялись со мной приветствиями на греческом. Женщины легче учат иностранные языки, ведь для них жить – это болтать. Все вместе мы проследовали к помосту. Князь и княгиня сели в кресла на помосте, жена слева от мужа. Наследник с женой и княжеская свита сели на скамью слева от помоста. За шестьдесят лет рыцарское общество сильно эмансипировалось. Если присутствие на встрече княгини раньше допускалось в исключительных случаях, то о невестке и речи быть не могло. Я со своей свитой сел справа от помоста. Сиденья были набиты конским волосом. В это время слуги начали складывать напротив помоста привезенные мною дары. Сначала принесли самое легкое – меха и ткани. Меха положили в том месте, где падал из окна солнечный свет. Лучи придали меху, особенно соболиному и черно-бурой лисы яркость, воздушность. Обе женщины смотрели заворожено. Оторваться смогли только, чтобы перевести взгляд на положенные рядом, колоритные, индийские ткани.
Жоффруа де Виллардуэн по пути узнал всё, что его интересовало, и посмотрел на жену, давая ей слово. Поскольку Жаклин никак не могла налюбоваться тканями, сердито гмыкнул.
Жена встрепенулась и задала вопрос:
– Как прошло путешествие?
– Неплохо. Море было спокойным, ветер попутным, – ответил я и перешел к тому, что ее больше интересовало: – Алике передала вам послание. – Я повернулся к Савке, который стоял рядом со скамьей и держал шкатулку из черного дерева, украшенную золотом, и приказал: – Отдай княгине.
Савка подошел к помосту и, низко поклонившись, вручил шкатулку Жаклин. Получилось у него довольно элегантно, хотя никто его этому не учил. Лакеем рождаются. Княгиня сперва полюбовалась шкатулкой. Эту вещицу я захватил у иудеев, но говорить об этом не стал. Пусть теща думает, что сделали в моем княжестве. Жаклин открыла шкатулку, достала из нее свернутый в рулон лист бумаги, перевязанный шелковым сине-красно-зеленым шнурком, скрепленным свинцовой печатью.
– Что пишет моя дочь? – спросила княгиня.
У меня появилось подозрение, что она не умеет читать. Хотел было подколоть, но удержался. Отношение к вам мужа рано или поздно совпадает с отношением жены.
– Я чужие письма не читаю, – сообщил ей. – Обычно женщины хвастаются своими детьми. Осенью она родила второго сына, которого назвали Владимиром.
Надо было видеть, как посмотрела многодетная свекровь на бездетную невестку! Агнесс сразу потупилась и зашмыгала носом, будто рядом кто-то испортил воздух. Зато на меня Жаклин посмотрела с симпатией. В эту эпоху брак считался хорошим, правильным, если рождались дети, особенно сыновья. Значит, Алике суждено было стать моей женой, что и подтверждает рождение мальчиков. А как она живет со мной, хорошо или плохо, – никого не интересовало. Замужество – это обязанность, которая иногда бывает не очень тяжелой. Впрочем, монах Аполлодор наверняка расспросил у служанок, как живется их хозяйке, и пересказал ее родителям.
