Сколько уже раз я видел, как стрелы из длинных луков останавливают напор вражеской конницы, как падают убитые и раненые люди и животные, но все равно каждый раз чувствовал щенячью радость. Спаслись лишь те, кто скакал сзади. Они развернулись и, припав к спинам своих лошадей, помчались назад, за своих пехотинцев. Тем тоже досталось. Первая шеренга была сметена почти полностью. Остальные быстро отступили на безопасное расстояние, но не побежали. Может быть, потому, что знали, как легко конница догоняет и рубит бегущих пехотинцев. Зато вражеские альмогавары, потеряв половину личного состава, драпанули, оставив после себя только облачко светло-коричневой пыли.
Я отдал приказ раздвинуть на нашем правом фланге арбы. В просвет повел своих рыцарей. Мы двигались острым клином: я – один в первой шеренге, за мной два всадника, потом четыре, шесть и так до десяти, а потом добавлялись следующие десятки. Впереди и по краям расположились те, у кого были лучшие доспехи. Сперва мы скакали как бы вслед за сбежавшей легкой конницей, а потом повернули на пехотинцев, чтобы ударить в левый фланг. Они это поняли и начали перестраиваться, хотя одновременно с нами на них бежали и наши копейщики. По нам открыли огонь из арбалетов и луков. Стрела или болт ударили в мой щит. Звук был звонкий и короткий. Рикошет. Через несколько секунд я уже протыкал копьем арбалетчика, который клал на ложе болт. Арбалет был примитивный, тетива натягивалась вручную. Был бы помощнее, наверное, пробил бы мой щит. Этот ли арбалетчик стрелял в меня или другой – не знаю, но я проткнул его копьем насквозь. Протащив тело метра полтора, пробил копьем щит другого пехотинца, после чего выронил его и достал из ножен саблю. Исступленно рубил по шлемам и щитам, которые были справа от моего коня. Кто-то ударил меня по левой голени, больно, однако не прорубил поножи. Я опустил щит ниже, чтобы прикрыть ногу.
В этот момент почувствовал, как подо мной оседает конь. Решил, что ранили меня, падаю. Затем понял, что заваливается на левый бок мой жеребец. Я успел выдернуть ноги из стремян и соскочить с падающего коня. Тут меня так долбанули по голове, что вокруг все загудело, хотя всего мгновение назад не слышал ни одного звука. Теперь я только слышал, но ничего не видел. Наугад рубанул перед собой, в кого-то попал. Вернулось зрение – и увидел в кого. Это был мощный детина с датским топором. Я рассек ему левую руку, сбил удар. Топор пошел влево и вниз, вскользь по моей бригантине. Следующим ударом я разрубил детине лицо. Его моментально залила темная густая кровь. И тут же ударил по плечу другого испанца, который пытался уколоть мечом.
Сзади меня раздались какие-то крики. Как узнал позже, кто-то из моих рыцарей оповестил, что я жив, и радостную новость передали дальше. Смерть командира может превратить победу в поражение. К счастью, меня вовремя опознали по новому шлему, выкованному тестем, приметному, с плюмажем из трех страусиных перьев: синие по краям и белое в середине – цвета моего герба. Тогда я не знал, почему кричат, продолжал рубить тех, кто был передо мной, пока не образовался завал из нескольких тел. Тут же справа и слева от меня появились всадники, которые надавили на вражеских пехотинцев, погнали их.
– Граф! Граф! – услышал я сзади и над собой. Никак не привыкну, что мне надо откликаться, когда зовут графа.
Луиш, сын Карима, мой ординарец, сидел на своем сером арабском иноходце и держал на поводу запасного темно-гнедого жеребца, одного из сыновей Буцефала. Выпустив скользкую от крови рукоять сабли, отчего она повисла на темляке, я взобрался в седло. С лошади поле боя показалось совершенно другим – большим по размеру, но с меньшим количеством врагов. И они бежали, преследуемые моими рыцарями, альмогаварами, пехотинцами и даже ординарцами. Луиш тоже посчитал, что выполнил все, что было положено ординарцу, и погнался за врагами. Я видел, как он догнал испанца и всадил ему между лопаток короткое копье. Чуть правее скакали Роберт и Алехандру, рубя саблями убегающих врагов. Нет ничего более азартного, чем догонять струсивших врагов, которые мчатся без оглядки, не разбирая дороги. Впрочем, не все. Часть вражеского войска, человек двадцать из гарнизона замка, мчались к подъемному мосту, который был опушен.
– За мной! – крикнул я и поскакал к замку.
Услышал ли кто мой приказ и последовал ли за мной – я не знал. Меня тоже увлек азарт погони, отчего позабыл об осмотрительности. Догнал отступающих возле самого подъемного моста. Сразу срубил двоих задних. Трое спрыгнули в воду, и течение завертело их и потащило за собой. Я догнал и убил еще двоих, и вместе с остальными влетел в замок, ворота которого никто даже не попытался закрыть. Оставленные в замке были настолько уверены в победе, что не назначили никого к воротам. Несколько человек, бросив щиты и копья, бежали по двору к донжону. Меня обогнал всадник, зарубил одного из них. Это был Карим. Только тут до меня дошло, что мог оказаться в замке один и погибнуть. Я так обрадовался своему родственнику!
Во двор ворвались еще около десятка моих рыцарей. Они скакали по нему, звеня копытами по брусчатке, гонялись за резвым пехотинцем с копьем, перед самым носом которого захлопнули дверь в донжон. Малый был шустрый. Даже загнанный в угол, не подпускал к себе никого, тыкая острием копья в ноздри лошадям.
– Не трогайте его! – приказал я.
Пришлось повторить приказ еще два раза, потому что разгоряченные рыцари рвались наказать обидчика их жеребцов.
– Бросай оружие, и я отпущу тебя на свободу, – сказал я шустрому малому.
– Не врешь? – спросил он.
– Ты как разговариваешь с графом?! – прикрикнул на него один из моих рыцарей.
– Откуда я знаю, кто он такой?! – произнес малый в оправдание и бросил копье на брусчатку.
– Как тебя зовут? – спросил я.
– Хуан, – ответил солдат.
– Пойдешь ко мне служить? – предложил ему.
– Пойду, – не раздумывая, согласился Хуан.
– Можешь взять свое копье, – разрешил я и спросил: – Много в донжоне людей?
– Солдат не больше десятка, остальные женщины и дети, – ответил он.
– Кастелян там? – спросил я.
– Нет, он в сражении участвовал. Вместе с рыцарями поскакал, а где сейчас – одному богу ведомо. Или дьяволу, который давно его, негодяя, ждет, – ответил Хуан.
– Не любил ты кастеляна, – пришел я к выводу.
– Его никто не любил, кроме графа, – сообщил солдат.
– Даже так?! – произнес я. – Тогда скажи тем, кто в донжоне, что, если сдадутся, отпущу без оружия и доспехов.
В донжоне засели восемь мужчин и около полусотни женщин и детей, в том числе семья кастеляна. Узнав, что кастелян погиб и что будут отпущены на свободу, приняли условия капитуляции. Я разрешил женщинам найти и похоронить мужей и приказал альмогаварам проводить их до ближайшей деревни. В башнях прятались еще шестеро защитников. Эти сдались без всяких условий. Я послал трех солдат во главе с Хуаном на поиски графа Фернана де Меланда, живого или мертвого. Со знатными людьми, даже мертвыми, в эту эпоху принято обходиться с почтением.
