– Это военный корабль, капитан, – довольным голосом ответил тот. – Вымпела у него не видно, но я бьюсь об заклад, что его корабельные бумаги подписаны адмиралами короля Георга.
– Ты как всегда прав, Герри! Полагаю, командиру приказано напасть на один фрегат, который зовут «Индианкой», а за победу ему обещан чин капитана, если он лейтенант, и вице-адмирала, если он капитан. Ага, вот и брам-стеньги подняты! Видно, он точно нас пронюхал и хочет за нами погоняться. Прикажите и у нас поднять брамсели, Вальтер, и двинемся прямо вперед! Интересно, осмелится ли он встать у нас на пути?
Приказ капитана был немедленно повторен лейтенантом, корабль в ту же минуту покрылся парусами и, словно ожив при виде неприятеля, хищно нагнулся вперед и глубже врезался носом в волны, раскидывая на обе стороны шипящую пену.
На корабле наступила минута безмолвия и ожидания. Мы воспользуемся ею, чтобы обратить внимание наших читателей на молодого человека, которого Вальтер называл капитаном.
Это был уже не тот молодцеватый и насмешливый лейтенант, который привез графа д’Оре на фрегат, и не тот старый моряк с согнутым станом, с грубым и хриплым голосом, который принимал его у себя в каюте: то был молодой человек, как мы уже говорили, лет двадцати пяти, который, сбросив маскарадные костюмы, появился в платье, в котором ходил всегда, когда выходил в море. На нем был полукафтан из черного бархата с золотыми шнурками, турецкий кушак, за который он заткнул два пистолета – не абордажных, а дуэльных, – вычеканенных, разукрашенных, роскошных пистолета, которые можно было назвать скорее деталью туалета, чем оружием. Кроме того, на капитане были белые казимировые [14] панталоны и сапоги со складками, доходившие ему до колен. Вокруг шеи был повязан индийский платок, полупрозрачный, с яркими, словно живыми, цветами. Вдоль потемневших от солнца щек молодого моряка, висели длинные волосы, черные как смоль и приподнимавшиеся от каждого дуновения ветра. Рядом с ним, на задней пушке, лежала стальная каска, которая застегивалась под подбородком: это было единственное оборонительное оружие, которым он пользовался при абордажах. Широкие рубцы на стали ясно говорили, что эта каска уже не раз защищала голову капитана от страшных ударов коротких и широких сабель, чаще всего пускаемых в ход, когда два корабля сцепятся борт о борт. На всех прочих офицерах и матросах был французский флотский мундир.
Между тем корабль, который еще двадцать минут назад казался белой точкой на горизонте, мало-помалу начал превращаться в целую пирамиду парусов и снастей. Глаза моряков устремились на него, и, хотя капитан молчал, чувствовалось, что все внутренне приготовились к бою, как будто уже отдан был приказ драться. На «Индианке» воцарилось то торжественное и глубокое молчание, которое на военном корабле всегда предшествует последним и решительным приказаниям капитана.
Неприятельский корабль все рос, и наконец корпус его вышел из воды, как прежде постепенно выступали паруса и мачты. Стало видно, что судно это больше «Индианки» и что на нем тридцать шесть орудий. Оно шло, как и фрегат, без флага, а команда спряталась за сетками, так что нельзя было угадать, какому государству принадлежит этот корабль. Капитан сразу это заметил.
– Видно, у нас будет маскарад, – сказал он, обращаясь к лейтенанту. – Артур, принеси несколько флагов: покажем этому незнакомцу, что наша «Индианка» – мастерица переодеваться. А вы, Вальтер, прикажите приготовить оружие. В этих водах мы можем встретить только неприятеля.
За приказаниями вместо ответа последовало исполнение. Через минуту юнга принес с дюжину разных флагов, а лейтенант раздал оружие и велел разложить в разных местах на палубе пики, топоры и ножи; потом опять подошел к капитану. Каждый член экипажа, словно повинуясь инстинкту, занял свое место, потому что приказа готовиться к бою не было. Кажущийся беспорядок, который был заметен в это время на фрегате, мало-помалу прекратился, все внимательно смотрели на капитана.
Корабли шли по диагонали друг от друга, но расстояние между ними быстро сокращалось. Когда они сблизились на расстояние трех пушечных выстрелов, капитан сказал:
– Теперь, Вальтер, можно уже подразнить нашего нового знакомого: покажите-ка ему шотландский флаг.
Лейтенант сделал знак дежурному боцману, и на корме «Индианки» взвился красный флаг с синей каймой, но ни по чему не было видно, что неприятельский корабль обратил внимание на этот маневр.
– Да, да, – сказал капитан, – знаем: английские леопарды обстригли когти и подпилили зубы шотландскому льву, поэтому теперь не хотят и глядеть на него; ему нечем защищаться, а они думают, что он сделался ручным. Покажите ему другой флаг, Вальтер, авось язык у него развяжется.
– Какой прикажете, капитан?
– Первый попавшийся под руку, может быть, вам и посчастливится.
Шотландский флаг был тотчас спущен, и вместо него взвился сардинский. Неизвестный корабль молчал по-прежнему.
– Понимаем, – сказал капитан, – видно, король Георг живет в дружбе и согласии с королем Кипрским и Иерусалимским. Зачем нам их ссорить? Поднимите-ка, Вальтер, американский флаг да укрепите его холостым выстрелом.
Прежний маневр был повторен: сардинский флаг спустился, и американские звезды под грохот пушечного выстрела медленно поднялись к небу.
Случилось то, что капитан и предвидел: как только этот мятежнический флаг нагло распустился по воздуху, неизвестный корабль сбросил с себя таинственность и поднял флаг Великобритании. В ту же минуту облако дыма вырвалось из его борта и ядро, несколько раз отрикошетив по волнам, погрузилось в воду, не долетев около сотни футов до фрегата.
– Велите бить сбор, лейтенант! – вскричал капитан. – Мы угадали. Ребята, – продолжил он, обращаясь к экипажу, – ура Америке! Смерть Англии!
Матросы ответили ему единодушным «Ура!», и на английском бриге послышалась команда: «Койки долой!» Барабанщик на фрегате тотчас ответил тем же, и все приготовились к бою, канониры бросились к пушкам и на реи. Капитан остался на баке, играя со своим рупором – символом власти на корабле, подлинным морским скипетром, который командир судна во время бури или сражения всегда держит в руке.
Между тем роли переменились: теперь уже английский корабль притворялся спокойным. Как только они сблизились на пушечный выстрел, длинное облако дыма взвилось по всей длине брига, послышался грохот, подобный грому, но чугунные ядра, отправленные сгоряча, не сумели преодолеть расстояние между кораблями и попáдали сбоку от фрегата, причинив ему так же мало вреда, как град, гонимый ветром, причиняет вред крепкой кровле. Фрегат, не удостоив ответом эту преждевременную атаку, молча и спокойно шел вперед, поворачивая к ветру, чтобы скорее сблизиться с неприятелем.
В это время капитан обернулся, чтобы бросить последний взгляд на свой корабль, и с удивлением увидел новое лицо, которое появилось на сцене в эту страшную, торжественную минуту.
То был молодой человек лет двадцати двух-двадцати трех, с бледным и печальным лицом, одетый просто, но изящно, капитан прежде не замечал его у себя на корабле. Он стоял, прислонившись к фок-мачте, сложив руки на груди, и меланхолично посматривал на английский бриг, который шел на всех парусах. Непоказное спокойствие в такую минуту, и притом в человеке не военном, удивило капитана. Тут только вспомнил он о государственном преступнике, которого граф д’Оре привез к нему на корабль в последнюю ночь его стоянки в порту Пор-Луи.
– Кто позволил вам выйти на палубу? – спросил капитан, смягчая свой голос так, что трудно было разобрать: обычный это вопрос или упрек.
– Никто, капитан, – спокойно ответил пленник. – Но я подумал, что в такой ситуации вы не станете слишком строго исполнять приказание, данное вам насчет меня.
– Разве вы забыли, что вам запрещено общаться с экипажем?
– А я не для этого пришел сюда. Мне просто интересно, не вздумается ли какому-нибудь ядру унести меня с собой.
