– Это легко может случиться, если вы будете стоять на таком опасном месте. Ступайте-ка лучше в трюм!
– Позвольте вас спросить, капитан, я должен принимать это как совет или как приказание?
– Как вам угодно.
– В таком случае благодарю вас. Я останусь здесь.
В эту минуту раздался страшный грохот: корабли были уже на расстоянии в три четверти пушечного выстрела друг от друга, и потому весь чугунный ураган пронесся по палубе и сквозь паруса «Индианки»; послышались стоны и приглушенные крики нескольких человек. Капитан в это время смотрел на своего пленника: ядро пролетело в двух футах над его головой и вырвало кусок фок-зейля, у которого он теперь стоял, но, несмотря на смертельную опасность, молодой человек остался по-прежнему спокоен, как будто ангел-истребитель и не пахнул ему в лицо своим крылом. Капитан разбирался в людях, и ему достаточно было увидеть один этот поступок, чтобы понять, что за человек перед ним.
– Прекрасно, – сказал он. – Можете оставаться на палубе, господин арестант, а когда мы пойдем на абордаж и вам наскучит стоять сложа руки, возьмите какую-нибудь саблю или топор и помогайте нам. Все. Извините, больше не могу заниматься вами, у меня много дел. Вальтер, – закричал он лейтенанту, – ступайте на батареи и прикажите начать огонь! Пусть берут выше: канониры должны порядком разделаться с деревом, а с людьми мы и сами справимся!..
Едва капитан успел отдать это приказание, как лейтенант Вальтер уже скрылся в переднем люке. Секунд через пять «Индианка» сотряслась от киля до верхушек мачт; облако дыма распростерлось, как парус, по левому борту и поднялось, гонимое ветром. Капитан, полулежащий на одной из передних каронад, с нетерпением ждал, когда дым рассеется, потому что за ним нельзя было видеть действия первого залпа. Как только взгляд его смог проникнуть сквозь дымовую завесу, он заметил, что марс-стеньга бизань-мачты обрушилась и завалила корму английского брига снастями, а все паруса большой мачты расстреляны. Поль поднял рупор и закричал:
– Славно, ребята, славно! Теперь повернуть корабль, и живо! Пока они убирают паруса, им некогда будет изрешетить нас вдоль. Бросьте им с правого борта, сколько у нас есть, старого чугуна да обрейте их теперь поплотнее.
Человек двенадцать матросов бросились исполнять приказание. Корабль, красиво накренившись, начал выполнять этот маневр и закончил его, как предвидел капитан, без помехи со стороны неприятеля. Потом фрегат снова дрогнул, как вулкан, и, как вулкан, изверг дым и пламя.
Канониры в точности исполнили приказ капитана, и все снаряды попали в сетки и нижние части мачт противника. Ванты, канаты и гардели были расстреляны. Обе мачты еще стояли, но везде вокруг них висели и валялись лохмотья парусов. Должно быть, на бриге случилось и какое-то важное повреждение, которого издали было не разглядеть, потому что ответный залп последовал в то же мгновение и неприятель взял прицел не вдоль – с носа к корме, а искоса. Впрочем, залп этот был ужасен: он попал в борт фрегата и на палубу, так что поразил вместе и судно, и экипаж, но по непостижимому везению все три мачты уцелели. Несколько канатов и веревок было порвано, однако это было несущественное повреждение, и оно не мешало кораблю маневрировать. Поль с одного взгляда заметил, что лишился только части команды, а фрегату большого вреда не причинено. Он снова поднес рупор ко рту и прокричал:
– Руль на бакборт! Зайти сзади! Все, кому нечего делать на батареях, на работу! Мы его живо пронижем, сгладим, как понтон, и возьмем приступом, как крепость.
При первом движении фрегата капитан английского брига понял его маневр и попытался проделать то же самое, но в это время на палубе его раздался ужасный треск: большая мачта, надломленная последним залпом фрегата, покачалась несколько минут и, как дерево, вырванное с корнем, обрушилась на палубу, завалив ее снастями и парусами. Тут капитан Поль понял, что замедлило движение брига.
– Ну, ребята, – закричал он, – теперь берите его руками, даром! Еще залп на пистолетный выстрел и потом на абордаж!
Фрегат повиновался, как хорошо выезженная лошадь, и без сопротивления пошел к неприятелю, которому оставался теперь только рукопашный бой, потому что бриг не мог уже маневрировать и пушки были для него бесполезны. Судьба английского корабля полностью зависела теперь от неприятеля, и фрегат, держась в некотором отдалении, мог бы спокойно потопить его, но капитан пренебрег такой легкой победой и послал ему в ста шагах последний залп, потом, не ожидая ответного действия, кинулся на бриг. Реи фрегата спутались с реями брига, и американцы бросили крюки. В ту же минуту марсы и шкафуты «Индианки» воспламенились и горящие гранаты как град посыпались на палубу брига. За пушечной пальбой последовали ружейные выстрелы, и посреди этой адской трескотни раздавался звучный голос капитана:
– Живо, ребята, живо! Запутайте бушприт в ванты бизань-мачты! Славно! Свяжите их! К передним каронадам! Пали!
Все эти приказания были исполнены словно по мановению волшебной палочки, и корабли оказались как бы связанными железными узлами; пушки, стоявшие на носу и еще не стрелявшие, загремели и обмели неприятельскую палубу картечью, потом раздался последний страшный крик:
– На абордаж!
Не отделяя дела от слов, капитан «Индианки» бросил свой рупор, ставший теперь бесполезным, накрыл голову каской, застегнул ее под подбородком, взял в зубы кривую саблю, которая была у него на боку, и бросился на бушприт, чтобы оттуда соскочить на корму неприятельского судна. Однако, несмотря на то что проделал все эти приготовления Поль так быстро, как гром следует за молнией, не он первый очутился на английском бриге: там уже был молодой пленник. Скинув с себя верхнее платье и схватив топор, он первым бросился навстречу смерти или победе.
– О, вы не знакомы с дисциплиной, – вскричал Поль, смеясь. – Раньше меня никто не смеет быть на неприятельском корабле; на этот раз я вас прощаю, но впредь прошу этого не делать!
В ту же минуту с бушприта, с сеток, с концов рей, с крюков, со всех снастей, которые могли служить проводником, матросы «Индианки» попадали на палубу брига, как падают с дерева спелые плоды. Тут англичане, отступившие к носовой части корабля, демаскировали каронаду, которую они успели повернуть. Сноп огня и чугуна пронесся сквозь толпу нападающих. При этом едва ли не четвертая часть экипажа «Индианки», ругаясь или вопя от боли, легла на палубу… Но громче стонов и проклятий раздался крик капитана:
– Живые, вперед!
Тут начался ужасный всеобщий рукопашный поединок: гром пушек, ружейная стрельба, треск гранат – все прекратилось, и в дело пошло острое оружие, безмолвное, но надежное: топоры, которыми моряки разносят друг другу головы; ножи, которыми они распарывают грудь неприятелю; широкие пики, которыми они его прикалывают к обломкам мачты. Лишь временами в этой резне раздавался одинокий пистолетный выстрел, который странно нарушал это ужасное душегубство. Рукопашный бой продолжался с четверть часа и был настолько страшен, что описать его невозможно. Наконец английский флаг спустился, экипаж брига бросился через люки на батареи и в трюм, а на палубе остались только победители, раненые и мертвые. Капитан «Индианки» в группе своих матросов стоял одной ногой на груди неприятельского командира; рядом с ним перебинтовывал себе руку лейтенант Вальтер; тут же находился молодой пленник в окровавленной рубашке, которая показывала, что он тоже завоевывал победу.
– Теперь все кончено, – сказал Поль, подняв руку. – Убью первого, кто осмелится нанести еще хоть один удар! – Потом, похлопав по плечу своего арестанта, он добавил: – Расскажите мне вечером вашу историю. Чувствую, что здесь какие-то подлые интриги. В Кайенну ссылают только низких преступников, а вы так храбры, что не можете быть низким…
Глава IV
Полгода спустя, весной 1778 года, почтовая коляска, запряженная парой дюжих, но усталых коней и вся покрытая пылью и грязью, медленно ехала по Ваннской дороге в замок Оре. Путешественник, который трясся в ней по глубоким колеям проселочной дороги, был наш старый знакомый, граф Эммануил д’Оре. Он спешил из Парижа в замок своего деда.
