– Со двора не выходить, это в ваших интересах, – предупредил я. – И помните, что бог наказывает клятвопреступников, как это случилось с вашим королем.
Стефан поклялся королю Генриху, что признает его дочь Матильду наследницей престола, а потом захватил власть. И моим сеньорам поклялся, что не нападет на них в отместку. Напоминание подействовало на рыцарей. Они верили в наказание за тяжкие грехи, в которым относится и клятвопреступление.
Мы вместе пообедали вареной свининой, которую приготовила Рут. Она никак не могла пережить потерю купеческого серебра. Или возможности избавиться от глуповатого и трусливого мужа. Пленники сидели за столом, закутанные в одеяла, ели руками, громко чавкали, но посматривали с презрением на меня и моих рыцарей, которых я приучил есть с закрытым ртом и почаще пользоваться ножом.
После обеда я собрался в замок. Наверняка там сейчас готовятся к пиру в честь победы. Хотя я и не люблю эти шумные и беспощадные застолья, но не прийти было бы неразумно.
– Зайди в дом эпископа и скажи, чтобы доставили нашу одежду, – попросил граф Ричмондский и, как выяснилось во время обеда, еще и граф Корнуоллский.
– Зайду, – пообещал я.
Мне показалось, что в замке собралось раза в два больше рыцарей, чем участвовало в сражении. У победы всегда много родителей. Это поражение круглая сирота. Все три графа были на третьем этаже. Они сидели у горящего камина, а за их спинами толпились рыцари, желающие получить обратно пропорционально вкладу в победу. Ни короля Стефана, ни других знатных пленников в холле не было. Я был уверен, что к венценосным особам, даже пленным, относятся с большим почтением.
– Мы уже успели похоронить тебя! – сказал шутливо Роберт, граф Глостерский, увидев меня.
– Не дождетесь! – в тон ему произнес я.
– Это была самая лучшая атака в моей жизни, – признался он.
– Ты вовремя ее произвел, – сказал я.
Мне нужны хорошие отношения с ним, а не лавры полководца. Тем более, что не встречал свое имя в учебниках истории в двадцатом и двадцать первом веках. Граф меня понял и кивнул головой, соглашаясь, что так будет лучше для нас обоих.
– Говорят, ты захватил в плен рыцаря? – переменил граф Глостерский тему разговора.
– Даже троих.
– Когда ты успел?! – удивился Вильгельм де Румар, граф Линкольнский.
– Я же скакал в первом ряду, – произнес я и перефразировал латинскую поговорку: – А кто приходит на пир первым, тому достаются лучшие куски.
– И какой кусок тебе достался? – поинтересовался граф Роберт.
– Алан Черный, – ответил я.
– Граф Ричмондский?! – Ранульф де Жернон даже вскочил со стула, на котором сидел.
– Он самый, – подтвердил я.
– Удачный у нас сегодня день! – счастливо улыбаясь, произнес Роберт Глостерский. – Самый удачный день в моей жизни!
– Сколько ты хочешь получить за него? – деловым тоном спросил граф Ранульф.
– Как раз по этому вопросу я и хотел с вами посоветоваться, – ответил я. – Вы, как графы, лучше знаете, сколько не жалко заплатить за свою свободу.
– Я бы отдал всё, что имел! – то ли в шутку, то ли всерьез сказал граф Роберт.
– Ты хотел получить Беркенхед, – вспомнил граф Честерский. – Он стоит двух ленов. Готов обменять его на Алана Черного.
Надо было отдать Беркенхед за захват Линкольна. Но ты пожадничал. Так что теперь заплатишь за два раза.
– Граф Ричмондский предложил мне за свое освобождение пять ленов, – сказал я. – Думаю, даст и больше.
– Я дам Беркенхед и еще три лена и двадцать фунтов серебром, – повысил ставку граф Честерский.
Уверен, что он заплатит и больше, но тогда затаит на меня зло.
– Эти три манора должны быть рядом с Беркенхедом, чтобы мне удобно было их защищать, – выдвинул я последнее условие.
Это была сущая ерунда для графа Честерского.
– Все будут рядом, – заверил он.
– Договорились, – произнес я.
– Мои люди сейчас поедут с тобой и, как только доставят его сюда, сразу получишь лены и деньги, – сказал Ранульф де Жернон.
– Не возражаю, – сказал я, – но мне хотелось бы узнать по поводу еще одного пленника, графского племянника Гилберта де Ганда.
– Да у тебя день даже удачней, чем у меня! – весело воскликнул граф Глостерский.
– У него основные владения здесь, на юге графства, возле замка Фолкингем. Довольно большие. Он даже претендовал на мой титул, – рассказал Вильгельм де Румар, граф Линкольнский. – Самый завидный жених в графстве.
Де Румар знал всех завидных женихов, поскольку имел незамужнюю дочь Хавису, которой уже не меньше двадцати лет. Засиделась в девках. Если она пошла лицом в папу, то не удивительно. И тут меня осенило.
– Если он женится на твоей дочери, всё графство будет ваше, – подсказал я.
Видимо, такой вариант уже рассматривался, и жених не заинтересовался, чем нанес оскорбление девушке и ее родителям. Такое не прощают.
– Думаю, завидный жених потянет на три лена рядом с моим Баултхемом, – предложил я.
Готов был уступить и за два.
– Потянет! – быстро и радостно согласился Вильгельм де Румар.
Месть – самое сладкое блюдо, даже когда остынет.
Вечером я стал обладателем еще восьми ленов. На пиру меня посадили рядом с графом Глостерским. По его просьбе. Мы мило побеседовали о науке и искусстве. Граф даже знал, что Земля круглая, хотя имел сомнения на этот счет. А вот в то, что она вертится вокруг своей оси и Солнца, не поверил.
– Она вертится на восток, поэтому западные берега рек всегда выше восточных. Сила вращения действует на реки, они смещаются на запад, пока не упираются в высокий берег, – привел я неоспоримый аргумент.
– Обязательно проверю это, – пообещал граф и перевел разговор на тему, которая волновала его больше: – Ты участвовал раньше в таких сражениях?:
– Я трижды водил в атаку рыцарей строем «клин», и был единственным в первом ряду, – ответил ему и добавил то, что он хотел услышать: – Каждый раз было страшно, как в первый.
Граф сразу расслабился внутренне. Наверное, ему было стыдно за свой страх перед атакой. Здесь принято заявлять, что рыцарь ничего не боится. Ситуация, как с мастурбацией: все занимаются, но никто не признается. Боятся тоже все, но смелые могут пересилить свой страх. Мы с графом Глостерским видели страх друг друга, и видели, как смогли преодолеть его. Это сближает сильнее, чем взаимные пиршества, развлечения или разговоры об общем хобби.
Утром я выбрался из штабеля бесчувственных тел, попадавших в конце пира на ворох соломы в углу холла. От переедания и кислого вина мне было так погано, что даже похмеляться не стал. Выпил воды, взял с блюда кусок подсохшей, жареной говядины, чтобы заесть противный вкус во рту, и пошел на постоялый двор. На пустых улицах валялись трупы: мужчины, женщины, дети. Девчушка лет пятнадцати валялась совершенно голая, с изуродованным лицом, неестественно вывернутыми ногами и распоротым животом. Кто-то выплеснул на нее все хорошее, что получил от других женщин. Несколько домов сгорели, от руин еще воняло гарью и жареным мясом. Наверное, горели вместе с хозяевами, живыми или мертвыми. К горлу подкатила тошнота, и я выплюнул недожеванную говядину. Жители Линкольна, кто останется живым, надолго сохранят добрую память о Ранульфе де Жерноне, графе Честерском.
