военная привычка.
– Воевали?
– У Доватора. А вы?
– В разведке.
– Швейцария, Берн?
– В Швейцарии, точно, Берн, а в Полесье болота. «Беломор»?
– Какое зрение у вас!
– По запаху.
– «Беломор», кэп. Это, капитан, наша общая с вами судьба. Но скажи мне кто повторить ее еще раз – ни за что!
– Женщине подходит имя Нетнетнизачто, – сказал капитан. – Я несколько месяцев провел на Севере. С берега наблюдал за передвижением кораблей. У меня тогда был один только шоколад и трава. Шоколад кусковой, горький, приличный шоколад, сейчас такого нет. Мешочек сухарей. Ручей с хорошей водой. Фляжка со спиртом. И нескончаемые дни и ночи, закаты и рассветы.
– Как хорошо вот так встретить утро, рассвет… Полюбоваться луной… Завидная у вас профессия, капитан! Везет же мужчинам: вы можете быть капитанами!
– Кому везет – тот и везет.
Ответ Дрейка привел Анну Семеновну в восторг.
– Все-таки как мало у нас женщин не только капитанов, но и в политике, – продолжила она, собираясь затем перевести разговор на себя. – Оттого и безобразий много, и жизнь плоха.
– Женщины идут в политику не от хорошей жизни, а – к хорошей.
– Все-таки в политику идет больше мужчин.
– Вот не думал, что вы феминистка. Не спится?
– Да вот что-то… – Анна Семеновна сбилась с мысли, зябко поежилась. – Свежо, однако. Не мерзнете?
– Надо чем-нибудь заняться, – посоветовал капитан, – коль не спится.
– Пробовала. Не получается. Разве что – спиться?
– Понарошку пробовали, – не отреагировал Дрейк. – А вы займитесь всерьез. Прямо сейчас.
– Вы серьезно? Чем?
– Поднимайте своих олухов на генеральную репетицию! Кстати, в десять часов будем в Константиновке.
– Да что вы говорите! В десять часов? Где тут у вас колокольчик?
– Есть ревун.
– А можно?
– Почему ж нельзя? Гена! Гена! Уснул, что ли? Посмотри, там впереди никого?
– Пусто, вроде.
– Ну-ка ревани!
– Да вы что, капитан!
– Ревани, ревани! Аврал!
От рева пробудился весь корабль. Кто выскочил, кто выполз на палубу.
– Что? Что случилось? Пожар? Тонем?
– Внимание! – раздался усиленный мегафоном голос Анны Семеновны. – Начинаем генеральную репетицию! Рейд Первой Конной!
Труба разбудила мертвых. Птицы заорали по берегам.
– Первая Конная! Запе-е-вай! «Мы красная кавалерия, и про нас буденовцы речистые ведут рассказ!» – Анна Семеновна маршировала, а ей в затылок выстроились ряды горластых и не протрезвевших буденовцев. От выдыхаемого ими перегара чайки с высоты падали замертво, а внизу их добивали стальные звуки трубы и мужских глоток. Девицы от восторга шалели. Орали кавалеристы отчаянно. От топота их ног проседала палуба, и корма виляла, как зад трусливого пса. Утренняя зорька стыдливо вспыхнула, но ее тут же безжалостно смял лихой эскадрон. Эх, где там Исаак Бабель? Вниз по реке с песнями и плясками сплавлялся то ли пиратский барк, то ли баржа с анархистами. Два рыбака в плоскодонке справа по борту побросали снасти, улов и попрыгали в воду. Дрейк давно не получал такого кайфа. Разве что, когда испанское корыто делало на его глазах поворот оверкиль. А так – это скользящий на полном вооружении кильватерный строй!
– Мадам! Я немею! Я тащусь! – Дрейк удивился: откуда у него эти слова? Не иначе, от студентов набрался.
Анна Семеновна, потеряв в этом реве лет тридцать, блестела глазами и играла телом. Концы красной косынки трепетали вокруг ее головы. По швам расползалась кофтенка. Белые спортивные тапочки не поспевали за ногами. И разве прав тот брюзга, кто уверяет: чем меньше остается жить, тем меньше, кажется, жил?
Три с половиной часа корабль был в агонии генеральной репетиции. Тяжело дыша, подошли к берегу. Лягушки дружно попрыгали в воду. Пристали к острову, на котором сто двадцать лет назад беглые каторжники основали селение. Река обнимала остров, и эти объятия тянулись на двадцать верст. Ниже острова оба рукава реки встречались друг с другом и уже неразлучно текли почти до самого устья. Когда-то на острове был и лесок, и степь, и перелески, а сейчас поселок, поля подсолнечника, чахлой кукурузы, свиноферма и несколько крупных пасек.
– Константиновка!
Капитан помогал женщинам сходить по трапу на берег. Дамы, вступив на шаткий трап и балансируя на краю пропасти, вскрикивали и жадно оглядывались в ожидании помощи. Дрейк благодушно бубнил:
– Ручку, мадам. Осторожней, не оступитесь. Вашу ручку, мадам.
Анна Семеновна потом раза три воскликнула:
– Я коснулась его руки, и меня тут же пронзили десять тысяч ампер!
Не исключено, правда, что амперы прошибли ее изнутри.
На встречу «Клары Цеткин» вышло все население поселка. Агитбригаду встретили хлебом-солью, водкой и малосольными огурцами. Провели на центральную площадь. Пока вели, туда-сюда мотались пацаны, носились мотоциклы и велосипеды. Под глухой стеной спортивного зала школы были сбиты по случаю специальные подмостки для каблуков артистов из областного центра. Публика в выходных платьях и платочках лузгала семечки. Кто был в костюмах и галстуках, от семечек воздерживались. Солнце свисало над площадью, как золотой медальон. Официальное лицо, вытирая пот с красного лица, торжественно объявило начало концерта.
Несмотря на довольно-таки жаркий день, концерт удался на славу. Декламация и «речевки», гопак и трепак, хор и частушки, черные юбочки с белыми кофточками, папахи и буденовки, цыганские шали по плечам, руки в бока, шеи изгиб, ножки притоп, ручки прихлоп, глазки горят, зубки блестят, ах, молодость и задор! Зрители утирали слезы, так как было много чего и смешного, и печального. Артисты умывались соленым потом искусства. Анна Семеновна была всюду одновременно. От нее исходили энергетические потоки, на ней сходились лучи славы. «Триумф!» – раз сто воскликнула она.
После концерта часа в три пополудни состоялся грандиозный обед. Такого обеда остров не помнил уже лет сто. Последний раз так гуляли, когда на остров впервые ступила нога генерал-губернатора, от своих щедрот одарившего поселян продуктами питания, мануфактурой и выпивкой на год вперед. Странный по тем временам поступок! Он и сейчас выглядит несколько странно.
Вечером все отдыхали, а кому не моглось, уединились в зеленой зоне. Благо, остров был большой, и места всем хватило.
Анна Семеновна таки увлекла капитана на прогулку и шла рядом с ним, подпрыгивая и отмахиваясь от гнуса веточкой. Будто и не было позади репетиции, концерта, многих лет стремительно промелькнувшей жизни!
– Ах, какая прелесть! Какая первозданная прелесть! Вы только посмотрите!
– Только что посмотрел, – сказал Дрейк.
Анну Семеновну невозмутимость капитана приводила в восторг.
– Кэп! Вы прелесть что такое!
– Что такое? – поднимал седую бровь кэп.
Анна Семеновна поняла, что вот он тот единственный мужчина, который во всем мире нарасхват, вот она та самая половина, которую можно искать всю жизнь и так и не найти никогда, если только крупно не
