А застывшим от холода стражам на стенах форта казалось, что Бог совсем позабыл о форте Уилл Фарни. Занемев от жестокой стужи и неотвязных воспоминаний о резне Стейси, люди стояли на стенах и у нижних ружейных бойниц, словно скот, ожидающий появления живодёров.
Один холод уже сам по себе был врагом под стать краснокожему противнику. В тот миг, когда человек выходил наружу, его ноздри плотно слипались, а рот жадно ловил воздух, и тут, лишённый хоть чуть-чуть согревающего доступа через носоглотку, мороз попадал в лёгкие. Пятьдесят вдохов — и грудь начинала болеть так, что уже с трудом думалось о пятьдесят первом. За десять минут, проведённых снаружи, руки немели от пальцев до самого плеча, а ноги превращались в промёрзшие обрубки, и единственно возможным передвижением могло быть лишь слепое спотыкающееся ковыляние. За двадцать минут мороз добирался до плеч и колен, заставляя человека тяжело шагать вдоль заледеневших галерей, словно безрукого лунатика на ходулях.
Ни один солдат был не в силах выдержать больше получаса подобной пытки и сохранить способность управлять своими членами. В таких условиях человек едва был в силах удержать ружьё, не говоря уже о том, чтобы спустить курок. И в этой холодной колоде карт был трагический джокер — припасы топлива у Фентона подходили к концу. Сиу подстерегли его, когда в форт успели завезти едва лишь половину зимнего запаса. Его было достаточно, чтобы поддерживать огонь на кухне и в казармах ещё с неделю. После этого, если индейцам не удастся ускорить события, гарнизону оставалось только ждать, пока их союзник, Вазийя Ледяногрудый, не сократит число защитников форта,
Эта и другие приятные перспективы пролетали, не встречая преград, в уме полковника, пока он вместе со своими офицерами стоял, сгорбившись, на смотровой вышке у северных ворот.
— Который сейчас час? — бесцельно задал вопрос Фентон.
— Два часа ночи, — отвечал капитан Хауэлл.
— Прошло восемь часов, как Тендрейк вернулся. И всё ещё никаких признаков сиу! — Полковник изо всех сил старался извлечь хоть немного веселья из этого факта. Прочие его не поддержали.
— И никаких следов вашего пропавшего следопыта тоже. Думаю, Перес всё же был прав насчёт него, — послышался голос Хауэлла.
— Он был прав и насчёт Стейси, — в добавлении Тендрейка звучала горечь.
— Он оказался прав насчёт большинства событий, которые предсказывал за всё время, что я служу здесь, — подытожил Хауэлл грубовато.
— Да, это так, — подтвердил серьёзно Фентон. — Но на вид ему нельзя доверять, это несомненно.
— Внешность довела до виселицы немало невинных людей, — Хауэлл вновь позабыл о рангах. — Он наполовину индеец и смотрит на всё по-иному. От этого он не становится менее прав. Лично мне кажется, что он смотрит на всё куда вернее. Я по-прежнему считаю, что его место здесь, с ружьём в руках.
— Если его выпустить, он с таким же успехом может оказаться по ту сторону стен, в рядах нападающих. Мы не можем допустить такой вероятности. Он знает весь форт наизусть.
— Вы дали Стейси очернить в ваших глазах этого человека, — с жаром заговорил Хауэлл. — Едва ли я унижу память Стейси, если напомню вам, что он вчера вёл себя как глупец. Совершенно ясно, что он нарушил приказ и несёт всю полноту ответственности за разгром своих сил. Никакой здравомыслящий человек не заподозрит серьёзно Переса в том, что у него было что-либо общего с этой засадой. Он ведь не вызывался идти! Нет, сэр. Он просто оказался слишком опытным, чтобы спуститься с гребня вместе со Стейси. Если это преступление — не быть ослом, Перес, конечно, виновен.
Фентон находился в слишком большом замешательстве, чтобы принять вызов, брошенный ему. Он устремился дальше, вслед за собственными мыслями, рассуждая вслух.
— Перес полагал, что нам следует направить курьеров к Мьюлшоу-Крику, прежде чем сиу займут позиции вокруг форта. Но ведь мы даже не видели ни одного индейца. Не могу же я вызывать подмогу из форта Лоринг в связи с осадой, которая даже не началась. Я стану посмешищем всей армии. — Командир форта прислушивался к собственным аргументам. — Да, я побьюсь об заклад, что сиу уже отошли и двинулись на север, где бы там ни лежал этот их лагерь, как говорил Клэнтон.
— Я бы присоединился к этому. — В поддержке Тендрейка было больше надежды, чем рассудка. — Всё это дело развеется вместе с бураном.
— Мне очень жаль, джентльмены. — Хауэлл был неразговорчивым, резковатым человеком и опытным командиром, пробывшим на фронтире дольше сроком, чем Тендрейк и Фентон. — Но ваши выводы совершенно ошибочны.
— Что за чёрт, Хауэлл? Уж не пали ли вы духом, а?
— Не совсем, полковник, — мрачно ответил офицер. — Но полчаса назад, когда я стоял на страже, Бог развёл занавески и дал мне возможность кое-что увидеть.
— Что же именно? — потребовал Тендрейк.
— Благодаря одному из таких прояснений в буране возникла брешь. С минуту-две я мог наблюдать чёрное небо и звёзды — примерно на три стороны света — на юго-востоке, юге и юго-западе.
— Ну, и что же? — Тон у полковника Фентона был нерешительный.
— Что ж, чернота неба да звёзды — это не всё, что я видел. Также дым, джентльмены. Много дымов. Насколько видел глаз, тонкие струйки дыма. Серо-сизые. Дым от костров. Такой, какой поднимается над дымоходами индейских типи ясным зимним вечером. Мы окружены.
— О Господи! — вырвалось у Тейндрека. — Нам пришёл конец.
— Есть один шанс на помощь извне! — Неожиданное заявление Фентона вселило надежду.
— Каким образом? — осведомился Хауэлл.
— Я только что вспомнил Бэйли и О’Коннора. Они наверняка остановятся в Мьюлшоу-Крике и телеграфируют полковнику Бойнтону в форт Лоринг. Несомненно же, они догадаются сделать это. Вы согласны, Хауэлл? Более того, Бойнтон мог уже и выслать колонну подкрепления по получении этого известия!
— Не пройдёт, полковник. — Тон Хауэлла был отрывисто-груб. — Пусть даже они и выслали депешу, и пусть даже Бойнтон придал ей значение, — всё равно он станет ещё дожидаться подтверждения депеши. Не забывайте: это милая, добрая старушка армия. Три копии каждого документа и подпись командующего, и всё для того, чтобы капрал смог наведаться в нужник.
— Тем не менее это наш единственный шанс, — пробормотал Фентон сварливо.
— Наш единственный шанс, — возразил ему Хауэлл, — состоит в том, чтобы послать вестника. Мы, быть может, продержимся здесь с неделю. Быть может, ещё день после того. Если верховой прорвётся — у нас будет шанс. Правда, ненадёжный, следует признать.
— Я не стану никого назначать приказом в эту поездку, Хауэлл; да если б я это и сделал, как, по-вашему, заставить кого-то двинуться в путь? Любой в трезвом уме предпочтёт скорее быть застреленным, нежели попасть в руки враждебных индейцев. И кроме индейцев, как насчёт этого бурана там, снаружи? До Мьюлшоу-Крика сто девяносто миль. При такой погоде приказ совершить подобную скачку превращается в смертный приговор. Справлялись ли вы о температуре за последний час?
