А с наружной стороны бревенчатых конюшен двуногое существо подставляло своё слабое плечо ходу судьбы, идя по тропе, чтобы войти в дверь, за которой скрывался последний шанс форта Уилл Фарни — четвероногий шанс.
Лура Коллинз быстро вошла в помещение гауптвахты, и ветер, ворвавшийся вслед, захлопнул за ней дверь с силой, от которой задрожали прутья решёток.
— Хухахе! — приветствовал её Перес на языке сиу, ухмыляясь. — Добро пожаловать в мой типи! Который час?
— Около трёх дня. Я принесла вам кофе.
— И мяса, как я вижу. Поставь там, на стол, и выпусти меня отсюда. Ключи в столике у охранника, в верхнем ящике. Скорее.
— Я пришла не за тем чтоб тебя выпускать, Поуни. Я…
— Неси-ка ключи, девочка. — Глаза Переса сузились. — Ты же не намерена уморить меня здесь.
— Нет, конечно. — Признание звучало беспомощно, и глаза с длинными ресницами задержались на скауте. — И ты тоже это знаешь, Поуни.
— Ясное дело, знаю. Доставай ключи.
Освобождаясь от тяжкой ноши шубы, девушка обшаривала стол.
— Их здесь нет, Перес!
— Хватай карабин из стойки охранников. Дай-ка мне.
Три выстрела гулко отдались эхом в пустом помещении. Перес протиснулся через разбитую дверь, схватил еду, стал пожирать её, словно волк; отшвырнув крышку кофейника прочь, он принялся глотать прямо из дымящегося сосуда.
— А теперь слушай, — прорычал он между жадными движениями горла и челюстей, — и слушай хорошо.
Девушка кивнула головой, затаив дыхание.
— Сейчас уходи. Принеси мне перчатки и жратвы, меховые перчатки и фунта четыре сушёного резаного мяса — шарки. Ещё галеты. Нужна одна из шуб Фентона — у него в кабинете висят две или три. Нужна форменная шапка — такая, как у него, зимняя, с ушами. Фентон не пьёт, но тебе придётся раздобыть мне виски. Попробуй пошарить у Хауэлла. Он похож на мужчину, который знает, как обращаться с бутылкой. Ещё вот что. Мне нужно ведро горячей воды. Всё поняла?
— Перчатки, шуба, шапка, горячая вода, шарки, — выдохнула девушка.
— И виски! — отрезал Перес. — Не забудь виски!
Выплёвывая слова, скаут обрисовал ей расположение конюшен.
— Там идут два ряда одиночных стойл, провиантская, ветеринарная и помещение конюшенного сержанта. За ними сразу — большая келья для коня полковника — этого крупного, чистой породы. Поняла теперь?
— Вы говорите о Малыше Кентаки! — Глаза девушки потемнели от возбуждения.
— Именно о нём. Можешь ты прийти туда со всем этим добром через десять минут?
— Я это сделаю, — миловидное лицо внезапно приобрело твёрдость, — я это сделаю, Перес!
— Да уж лучше так, — скривил ей гримасу скаут, — иначе следующая рука, что сердито ляжет тебе на плечо, будет рукой краснокожего.
Лура Коллинз побледнела.
— Ах ты, полукров…
— Стой! — прервал её Перес. — Только назови меня полукровкой, и я размажу твоё бледное лицо по всей стене. — Острая челюсть скаута дрожала, глаза сверкали. — Я не снесу этого от тебя, девочка! — Тут он сгрёб её, и его длинные руки обхватили её руки до самых плеч.
— Перес! Не надо! — Вскрик был неподдельно испуганным. — Ты рвёшь мне кожу. Прошу тебя!
Он отступил, со свистом вбирая носом воздух; опустив голову, с лицом, залитым румянцем. Прошла секунда, за ней другая. Он не поднял голову, пока не услышал первое рыдание. Когда посмотрел, то увидел, что пятна, оставленные пальцами на коже, уже начинают синеть. Он заметил и выражение страха, и раскрытый рот, тень страдания, темнеющую в зелёных глазах, блестящее сверканье слезы, застывшей под опущенной ресницей.
— Мэм… Бог мне судья — я люблю вас!
— Перес!
— Я знаю. Тебе незачем мне говорить. Но я рад, что ты так и не произнесла этого. Просто забудь, что я сказал. Мужчина легко теряет голову рядом с такой девушкой, как ты, вот и всё. До свиданья, мэм. Я покидаю этот форт навсегда. Не надо никаких вещей. Я сам их принесу.
Голос девушки зазвучал вызовом.
— Вы сказали, десять минут. Я буду там. Я обязана вам жизнью и уплачу долг. Я приду и принесу вещи. Но мне очень жаль, что я так отозвалась о вас перед полковником Фентоном и офицерами.
— Что вы хотите сказать, мэм? — Вопрос был задан в знакомом, мурлыкающем тоне.
— Видите ли, я сказала им, что в форте есть один человек, у которого хватит мужества, чтобы прорваться сквозь буран. Добраться до станции Мьюлшоу-Крик и телеграфировать в форт Лоринг о помощи. Во всём форте не нашлось мужчины, который вызвался бы это сделать. Я сказала им, что вы бы сделали. Я пристыдила их вами. — Её голос, как хлёсткий бич, теперь упал до шёпота. — Я думала, что знаю мужчин!
Она смолкла, весь запас гнева покинул её. Когда она вновь заговорила, голос её был бесстрастен.
— Прости мне Боже, Перес, я думала, что знаю вас.
Мужчина поглядел на неё долгим взглядом.
— Я тоже думал, что вы меня знали, мэм, — сказал он, быстро отвернувшись от двери.
Плечи девушки распрямились, голова вскинулась, зелёные водоёмы глаз расширились, и наконец, постигая смысл только что сказанных им слов, она воскликнула:
— Поуни… О, Поуни! Прости меня!
Но выражение лица Переса было мёртвым. Поддёв плечом дверь гауптвахты наперекор порывам ветра, он проговорил:
— Не забудьте горячую воду, мэм. Это для лошади.
Перес никогда прежде не дотрагивался до Малыша Кентаки, но ещё не родилась та лошадь, которую бы индеец-поуни за пять минут не превратил в ручного котёнка. Когда Лура вошла в стойло, жеребец тыкался носом в грудь скаута, словно тот заменил ему кормящую мать.
— Я думал, это буйная лошадь, — ухмыльнулся Перес, когда Лура вошла. — Этот балда ведёт себя так, точно я владел им с тех пор, как он сосал материнское молоко.
— Это конь для мужчины, — ответила девушка, опуская свою ношу на солому. — Конь не может обмануться, видя мужчину. Он узнает его даже тогда, когда это не под силу некоторым людям. — Последние слова её прозвучали покаянием. Перес не упустил их смысла.
— Не тревожьтесь об этом, мэм. Думаю, мы и сами ещё не знаем, кто прозорливее — конь или люди.
— Я знаю, Перес. — Глаза её вновь обратились к нему. — И на этот раз я никогда не забуду этого.
— Вы не принесли воду. — Мужчина пропустил её заявление и быстрый взгляд, последовавший за ним.
— Вот она, — сказала девушка, отступив назад к двери стойла и возвратившись с водой. — Мне пришлось поставить её, чтобы войти.
Перес говорил быстро, слова выходили такими же жёсткими, как и челюсть, из-за которой они вырывались.
— Погрузите эти отруби в воду и перемешайте. Начните кормить его, пока я седлаю. Он будет есть лучше, если держать перед ним ведро. Он совсем избалован.
