— Да хоть сам дьявол! — беспечно ответил Макс. — Работа есть работа. В моём положении крутить носом не приходится.
* * *
На следующее утро Макс и его новый приятель отправились в салун самого уважаемого увеселительного заведения в Новом Орлеане. Симпатичная белозубая креолка-служанка весело объявила:
— Мисс Плювьер сейчас вас примет. Пойдёмте со мной, джентльмены.
По широкой, покрытой коврами лестнице она провела их на второй этаж, открыла одну из многочисленных белых дверей и присела в реверансе, приглашая их войти. Едва они переступили порог, как дверь за ними закрылась и изумлённому взору Макса предстало великолепие, которого он никогда не видел в жизни. Всё в этой удивительной комнате было белым, как будто они очутились в чертогах Снежной Королевы: обтянутые белым шёлком стены, драпировки на огромных окнах, деревянные панели, мебель, полог над кроватью — всё было изумительной белизны. Даже огромный пушистый ковёр на полу и тот был белым.
— Это тот молодой мсье? — раздался откуда-то из глубины мелодичный голос.
Макс резко повернул голову и увидел женщину, поразившую его ещё больше, чем комната. Она была высокой — почти одинакового с ним роста. Лицо её было милым и очень юным. Но больше всего его удивили её волосы — длинные, пушистые, белые с голубизной, как первый снег или же блестящий шёлк обивки.
Приятель Макса уважительно произнёс.
— Да, мисс Плювьер, это он. Разрешите представить вам Макса Сэнда.
— Мэм, — склонил голову Макс.
Хозяйка обошла вокруг него, рассматривая под разными ракурсами, как какую-то диковинку.
— Вообще-то он слишком молод, — с сомнением в голосе проговорила она.
— Но он очень способный, уверяю вас, мадемуазель. К тому же, ветеран только что закончившейся войны с Испанией.
Мисс Плювьер небрежно махнула рукой, прерывая излияния южанина.
— Но какой он… грязный!
— Я только что прибыл из Флориды, мэм, — обрёл, наконец, дар речи Макс.
— А фигура у него хорошая, ладная, — продолжала размышлять вслух хозяйка, не обращая на слова Макса никакого внимания. Она опять сделала вокруг него круг. — Очень широкие плечи, узкая талия, почти нет бёдер… На нём должны великолепно сидеть костюмы. Думаю, что он мне подходит.
Она отошла к белоснежному трюмо и картинно облокотилась. Потом авторитетно проговорила, глядя на Макса, чётко выговаривая английские слова:
— Молодой человек, вам известно, чем вам придётся заниматься?
— Боюсь, что нет, мэм.
— Вы будете моим телохранителем, — по-деловому произнесла она, проигнорировав ироничную улыбку, тронувшую губы молодого человека. — Моё заведение — особенное, единственное в своём роде в городе. Внизу расположены игровые комнаты для публики, а мои гости представляют высший свет Нового Орлеана. Конечно, мы обеспечиваем также развлечения более деликатного, интимного свойства. Но то, что вы видите здесь — это не обычный публичный дом, а ХРАМ ЛЮБВИ. — Она с пафосом воздела белоснежные мраморные руки к потолку, — Мои девочки — жрицы этого храма, а я — верховная жрица, запомните это. Наш храм пользуется заслуженно высокой репутацией не только в Новом Орлеане, но и на всём Юге. Конечно же, многие нам завидуют, у нас стали появляться конкуренты, которые могут заслать сюда своих агентов, чтобы те устроили нам там-тарарам. Вот мои друзья и посоветовали мне завести охрану.
— Понятно, мэм.
Верховная жрица» продолжала деловым тоном:
— Отныне мои рабочие часы будут вашими рабочими часами. Жить вы будете вместе с нами, получать сто долларов в месяц. Двадцать долларов в месяц буду вычитать из вашего жалованья за комнату и стол. И главное, не вздумайте заводить амуры с какой-либо из девушек, все они — для гостей!
— Хорошо, мэм.
Мисс Плювьер улыбнулась неожиданно мягкой, кроткой улыбкой. Повернувшись к сопровождающему, она распорядилась:
— А вы, Дорнье, проводите моего телохранителя к вашему портному. Пускай он сошьёт мсье Сэнду шесть костюмов — три чёрных и три белых.
— Хорошо, мисс Плювьер. Я позабочусь об этом.
Когда они вышли из спальни, Дорнье шутливо ткнул Макса в бок:
— Ну а ты позаботься о её теле. Надеюсь, ты не переусердствуешь, охраняя его.
* * *
В три часа утра Макс вошёл в фойе, чтобы произвести ставший обычным обход игровых комнат. Спустился вниз и спросил негра-привратника:
— Всё заперто, Джэкоб?
— Плотнее чем мышиное пуковое отверстие, маста Сэнд.
— Отлично! — улыбнулся Макс. Понаблюдал, как убираются приходящие женщины, и повернулся уходить, но тут вспомнил о клиенте, доставлявшем наибольшее беспокойство.
— Мистер Дарси ушёл?
— Нет, сэр, — ответил негр — Он остался на ночь с мисс Элеонорой.
Макс кивнул и стал не спеша подниматься по лестнице. Да, этот молодой щёголь Дарси с каждым днём становился всё наглее и наглее. Перепробовал уже всех девушек, а теперь вот «положил глаз» на саму хозяйку.
На верху лестницы Макс остановился. Вежливо постучался и вошёл. Его хозяйка сидела за трюмо. Служанка расчёсывала её великолепные волосы. Глядя в зеркало, она поймала взгляд Макса.
— Всё заперто, мисс Плювьер.
— А Дарси? — вопросительно подняла она бровь.
— В золотой комнате с Элеонорой, в другом конце дома.
— Бон,[2] — милостиво кивнула она.
Макс продолжал нерешительно переминаться с ноги на ногу. На его лице она прочитала несвойственное ему беспокойство.
— Ты чем-то обеспокоен, шери?[3]
— Да. Мою головную боль зовут Дарси. Он наглеет с каждым днём. Думаю, нужно запретить ему посещать наше заведение.
— О-ля-ля! — беззаботно рассмеялась она. — Но мы не можем этого сделать. Он из слишком влиятельной семьи.
Подойдя к Максу, она обвила восхитительными руками его шею и жарко поцеловала в губы.
— Мой маленький индьен[4] ревнует? Можешь о нём не беспокоиться, — обнажила она белоснежные зубки в спокойно-насмешливой улыбке. — Он скоро забудет об этом, направит свой молодой жар на другой объект. Я видела это раньше.
Спустя некоторое время Макс лежал рядом с ней на огромной кровати, лаская рукой и взглядом её безупречное молодое тело. Лёгкими, как дуновение ветерка, прикосновениями губ и пальцев к самым чувствительным местам она в третий раз разожгла огонь страсти в его груди. Он закрыл глаза в сладостной неге. Сквозь блаженную полудрёму до него доносились слова любви: «Мон кер, мон индьен, мон шери».[5] Она легла на него, покрыв всего единым благоуханным желанием, живым и тёплым.
