и честно со своими ближними? Не вижу причины, почему вы не можете говорить так же откровенно, как говорю я, когда нужно сказать что-нибудь действительно важное.
Эта непреодолимая скромность, которая до сих пор мешала молодому человеку заподозрить истину, вероятно совсем обескуражила бы девушку, если бы душа ее не стремилась во что бы то ни стало сделать последнее отчаянное усилие, чтобы спастись от будущего, которое страшило ее тем сильнее, чем нагляднее она его себе представляла. Чувство преодолело все другие соображения, и она продолжала упорствовать, поборов свое удивление и смущение.
— Я буду, я должна говорить с вами так же откровенно, как говорила бы с бедной милой Гетти, если бы это кроткое дитя еще было живо, — продолжала она, побледнев, вместо того чтобы покраснеть, как могла бы покраснеть на ее месте другая девушка. — Да, я подчиню все мои чувства самому важному из них. Вы любите леса и жизнь, которую мы ведем здесь в пустыне, вдали от хижин и городов, где обитают белые?
— Люблю, Юдифь, люблю не меньше, чем любил моих родителей, когда они были живы. Это место могло бы заменить мне целый мир, если бы только война благополучно закончилась и бродяги держались отсюда подальше.
— Тогда зачем же его покидать? Оно не имеет хозяина, по крайней мере хозяина, имеющего на него больше прав, чем я, а я охотно отдаю его вам. Если бы это было целое королевство, Зверобой, я с восторгом сказала бы то же самое. Вернемся сюда, после того как нас благословит священник, живущий в форте, и затем никогда не будем больше уходить отсюда…
Последовала долгая, многозначительная пауза. Заставив себя высказаться так откровенно, Юдифь закрыла лицо обеими руками, а Зверобой, огорченный и удивленный, размышлял о том, что он только что услышал. Наконец охотник нарушил молчание, стараясь придать своему голосу нежное выражение, так как он боялся обидеть девушку.
— Вы недостаточно хорошо обдумали все это дело, Юдифь, —сказал он. — Нет, чувства ваши взбудоражены тем, что недавно случилось, и, полагая, что у вас никого больше не осталось на свете, вы слишком торопитесь найти человека, который занял бы место тех, кого вы потеряли.
— Если бы я жила, окруженная целой толпой друзей, Зверобой, я чувствовала бы то же, что чувствую теперь, и говорила то же, что говорю, — ответила Юдифь, по-прежнему закрывая руками свое красивое лицо.
— Спасибо, девушка, спасибо от всего сердца! Однако я не такой человек, чтобы воспользоваться этой минутной слабостью, когда вы забыли все свои преимущества и воображаете, будто вся земля, со всем, что в ней заключается, сосредоточена в этом маленьком челноке. Нет, нет, Юдифь, это было бы неблагородно с моей стороны! То, что вы предлагаете, никогда не может произойти.
— Все это возможно, и я никогда не буду в этом раскаиваться! — ответила Юдифь с неудержимым порывом, который заставил ее оторвать руки от глаз. — Мы попросим солдат оставить наши вещи на дороге; а когда мы вернемся, их легко будет перенести обратно в дом; враги не покажутся на озере по крайней мере до конца войны; ваши меха легко продать в форте. Там вы можете купить все, что нам понадобится, ибо я не хочу возвращаться туда; и, наконец, Зверобой, — прибавила девушка, улыбаясь так ласково и естественно, что решимость молодого человека едва не поколебалась, — в доказательство того, как сильно я хочу быть вашей, как стремлюсь я быть лишь вашей женой, в первый огонь, который мы разведем по возвращении, я брошу парчевое платье и все вещи, которые вы считаете неподходящими для вашей жены.
— Ах, какое вы очаровательное существо, Юдифь! Да, вы очаровательное существо: никто не может отрицать этого, не прибегая ко лжи. Все эти картины приятны воображению, но в действительности могут оказаться вовсе не такими приятными. Итак, позабудьте все это, и поплывем вслед за Змеем и Уа-та-Уа, как будто между нами ничего не было сказано.
Юдифь испытывала чувство жестокого унижения и — что значит гораздо больше — была глубоко опечалена. В твердости и спокойствии Зверобоя было нечто, подсказывавшее ей, что все ее надежды рассыпались и что ее редкостная красота не произвела на этот раз своего обычного действия. Говорят, будто женщины редко прощают тех, кто отвергает их предложения. Но эта гордая, порывистая девушка ни тогда, ни впоследствии не выказала даже тени досады на этого честного и простодушного охотника. В ту минуту ей всего важнее было убедиться, что между ними не осталось взаимного непонимания. Итак, после мучительной паузы она довела дело до конца, задав вопрос до такой степени прямой, что он не допускал никаких двусмысленных толкований.
— Не дай бог, чтобы когда-нибудь впоследствии мы пожалели о том, что нам сегодня не хватило искренности, — сказала она. — Надеюсь, что мы с вами наконец поймем друг друга. Вы не хотите взять меня себе в жены, Зверобой?
— Будет гораздо лучше для нас обоих, если я не воспользуюсь вашей слабостью, Юдифь. Мы никогда не сможем пожениться.
— Вы не любите меня… Быть может, в глубине души вы даже не уважаете меня, Зверобой?
— Поскольку речь идет о дружбе, Юдифь, я готов для вас на все, готов принести вам в жертву даже мою собственную жизнь. Да, я готов рисковать ради вас, как ради Уа-та-Уа, а больше этого я не могу обещать ни одной женщине. Но не думаю, чтобы я любил вас или какую-нибудь другую женщину — вы слышите: я говорю, какую-нибудь другую, Юдифь! — настолько, чтобы согласиться покинуть отца и мать, если бы они были живы… Впрочем, они умерли, но это все равно: я не чувствую себя готовым покинуть родителей ради какой-нибудь женщины и прилепиться к ней, как говорит писание.
— Этого довольно, — ответила Юдифь упавшим голосом. — Я понимаю, что вы хотите сказать: вы не можете жениться без любви, а любви ко мне у вас нет. Не отвечайте, если я угадала, — я пойму ваше молчание. Это само по себе будет достаточно мучительно.
Зверобой повиновался и ничего не ответил. В течение целой минуты девушка молчала, вперив в него свои ясные глаза, как будто хотела прочитать, что делалось у него в душе. А он сидел, поигрывая веслом, с видом провинившегося школьника. Затем Юдифь погрузила весло в воду, Зверобой тоже налег на весло, и легкий челнок понесся вслед за делаваром.
По дороге к
