Пулю надо было мальчишке в голову вгонять, а не в ключицу. Я же про свой заработок думал. Иногда хочешь не хочешь, а деньги мешают отличать плохое от хорошего.
Мэтти часто сравнивают с ее литературным предком Гекльберри Финном. Но хотя некоторое очевидное сходство в них прослеживается, Мэтти по большей части — штучка покруче беззаботного и незлобивого Гека. Там, где мальчишка бос и «нецивилизован», поскольку счастливо обитает в большой бочке, Мэтти — в чистом виде такой же продукт цивилизации, каким его полагает учительница воскресной школы в штате Арканзас XIX века: затянутая в корсет пресвитерианка, строгая, как кочерга. «Не стану я вора себе в рот запускать, чтоб он мне украл рассудок», — хладнокровно отвечает она пьяному Кочету. Она опрятна, прилежна, бережлива, хорошо умеет считать и обладает деловой хваткой. Ее невозмутимость напоминает бесстрастие Бастера Китона; Мэтти тоже замечательно делает Каменное Лицо — повествуя о неприличных или смехотворных ситуациях, в которых оказывается, она даже не улыбнется. Даже грозящая опасность не способна вызвать в ней неистовые эмоции. Однако эта ровная невозмутимость служит в романе двойной цели: если Мэтти и не располагает чувством юмора, также нет в ней и жалости, нет сомнений в себе, и ее каменная непреклонность, будучи очень и очень смешной, все же крепка и солидна. Она напоминает старые ферротипы и фотопортреты юных солдат Конфедерации — мертвоглазых убийц с всклокоченными волосами и лицами ангелочков. Невозможно представить себе в том же свете Гекльберри Финна: Гек по складу своему авантюрист, но чувство долга и дисциплина ему совершенно чужды. Какая бы армия его ни призвала, он вскорости дезертирует, при первом же удобном случае улизнет обратно к своей легкой жизни на речном берегу. Мэтти же, напротив, — идеальный солдат, невзирая на свой пол. Она неутомима, как подружейная собака; и хотя мы смеемся ее твердолобому упорству, в нас оно также вызывает почтение. Своей ветхозаветной нравственностью, крючкотворно-придирчивым складом ума, громокипящей ненавистью своего проклятья: «Нет, ну какая жалость!.. Не успокоюсь, пока щенок луизианский в аду не будет жариться и орать!» — она скорее будет младшей сестренкой капитана Ахава, чем Гека Финна.
«Верная завалка» — книга приключенческая, и выпавшее на долю Мэтти отчасти напоминает странствия Дороти Гейл в «Волшебнике Страны Оз», хотя эти две книги почти по всем параметрам не могут отличаться друг от друга сильнее. Через множество испытаний практичная Дороти всего-навсего старается вернуться домой, в Канзас; практичная Мэтти, выполняя собственную поставленную задачу, в сопровождении собственной малопригодной свиты попутчиков перемещается под исторической сенью совершенно иного Канзаса — мифической разбойной земли Куонтрилла и его партизанского отряда конфедератов. Блистательного тактика Куонтрилла в некоторых кругах романтизировали как главаря изгоев в духе Александра Дюма, однако бойню, которую он устроил в аболиционистском Лоренсе называют худшей жестокостью американской Гражданской войны, и история склонна все же считать Куонтрилла хладнокровным убийцей. В одного человека выстрелили пять раз, когда он хотел сдаться, и нападавший оставил его умирать с такими напутственными словами: «Скажешь старику Господу, что последним на земле ты видел Куонтрилла». Надо полагать, Кочет научился своей знаменитой подлости у бывшего командира; инцидент с Одусом Уортоном и телами у костра, похоже, как-то параллелится с историческими отчетами о налете на Лоренс и Сентралию. И совершенно точно у Куонтрилла перенял Кочет известную привычку скакать на врага, зажав в зубах поводья и с револьверами в обеих руках. Тем не менее именно старый негодяй Кочет — как и Гек Финн, инстинктивно протестующий против обыденной жестокости своего времени,— временами неожиданно возносится в «Верной закалке» к вершинам справедливости и благородства. Это происходит и в ряде мелких комических эпизодов (например, при встрече с двумя «злыми мальчишками», которые мучили мула на берегу реки, — встреча эта завершилась к его удовлетворению), и главным образом в необычайной кульминации романа. Но, вероятно, больше всего удовольствия во всей книге доставляет тот эпизод, когда Кочет стряхивает неоднозначность своего отношения к Мэтти, видя, как Лабёф набрасывается на девочку с розгой:
…А потом заплакала — ничего поделать с собой не могла, но больше от злости и смущения, чем от боли. А Кочету сказала: — И вы ему это с рук спустите?
Когбёрн самокрутку бросил. И отвечает:
— Нет, не спущу, наверно. Убери розгу, Лабёф. Она нас обставила.
— Меня она не обставляла, — техасец в ответ.
А Кочет ему:
— Хватит, я сказал.
Лабёф на него ноль внимания.
Кочет тогда голос повысил и говорит:
— Убирай розгу, Лабёф! Слышишь, когда я с тобой разговариваю?
Техасец остановился и на него посмотрел. И говорит:
— Раз уж начал — закончу.
Тогда Кочет вынул револьвер с кедровыми накладками, взвел его большим пальцем и наставил на Лабёфа,
— Это, — говорит, — будет твоей величайшей ошибкой, техасский поскакун.
Короче говоря, «Верная закалка» начинается там, где рыцарство встречается с фронтиром, где прежняя Конфедерация начинает сливаться с Диким Западом. И, не выдавая концовки, могу сказать, что заканчивается роман странствующим цирком «Дикий Запад» в начале 1900-х годов в Мемфисе — одновременно и уже в XX веке, и в храме легенд и мифов.
«Верную закалку» oпyбликoвaли в 1968 году. Когда книга вышла, Роальд Даль написал, что давно ему в руки не попадался роман лучше. «Я хотел сказать, что это лучший роман после... И остановился. После чего? Какая книга приносила мне больше удовольствия в последние пять лет? А в двадцать?» Когда я росла в 1970-х, «Верная закалка» всеми считалась классикой. Когда мне самой было четырнадцать, у меня в школе ее читали в обязательной программе по английскому наряду с произведениями Уолта Уитмена, Натаниэла Готорна и Эдгара Аллана По. Однако — я полагаю, из-за фильма с Джоном Уэйном, который сам по себе ничего, но не делает чести книге, — «Верная закалка» выпала из общественного поля зрения, и мы с мамой, как и многие другие поклонники Портиса, были вынуждены прочесывать букинистические прилавки и скупать все, что находили, поскольку те экземпляры, что мы раздавали почитать, в согласии с Писанием никогда к нам не возвращались. Самый темный миг был, когда последняя мамина книжка испарилась, новой мы нигде не могли достать, и мама взяла «Верную закалку» в библиотеке, а потом «зачитала». Теперь, к счастью, этот роман переиздают вновь, и я очень рада и горда тем, что могу представить Мэтти Росс и Кочета Когбёрна новому поколению читателей.
