эскадроне меня не соблазняет, за исключением…
Я вздрогнул, услышав такой оборот.
— За исключением вот этой! — договорила она, указывая на Моро.
Я не знал, что сказать.
Мексиканка заметила мою растерянность. Она ждала ответа.
Наконец я пробормотал:
— Сеньорита, этот жеребец — мой испытанный друг. Но если Моро вам приглянулся, так и быть: он к вашим услугам.
Я сделал ударение на словечке «если», взывая к великодушию амазонки… Напрасная попытка!
— Благодарю вас, — холодно поклонилась она. — За вашим Моро будет хороший уход. Он мне подходит. Надо будет заглянуть ему в зубы.
Во мне подымалось отвращение к красавице.
— Дайте-ка мне испытать Моро. Ах, у вас уздечки с мундштуком! Они не дурны, но наши все-таки лучше. Помогите же мне отвязать мое лассо.
Великолепное лассо, сплетенное из белого конского волоса, было прикручено к седлу ее мустанга.
Машинально я прикрепил его к луке моего седла и подтянул на ремнях повыше.
— Теперь, капитан, — воскликнула мексиканка, схватив поводья рукой в перчатке, — теперь попробуем вашего Моро!
Она вспорхнула на коня, едва коснувшись стремени, и сбросила плащ.
Я вспомнил древних амазонок. С такими воительницами можно покорить мир.
Свирепый бык отделился от стада и направился к нам. Этого только и ждала прекрасная охотница.
Лошадь, почувствовав шпоры, поскакала галопом навстречу быку, который обратился в позорное бегство. Наездница продолжала его преследовать и вскоре очутилась от быка на расстоянии, удобном для метания лассо.
Мертвая петля, брошенная крепкой рукой, взвилась по воздуху, и захлестнула бычью шею. Мексиканка круто повернула и поскакала прочь от быка. Лассо медленно затянулось — полу-задушенный бык свалился на землю. Не давая ему опомниться, амазонка галопом повернулась к хрипевшему быку, нагнулась с седла, распутала петлю и так же быстро удалилась, намотав лассо на руку.
— Великолепно, лучше не надо! — объявила она, спрыгивая с коня и восхищенно его оглядывая. — Ваш Моро — настоящее чудо. Ах, Лола, бедная Лола! Боюсь, что слишком скоро я тебя забуду…
Эти слова относились к убитому мустангу. Затем, обращаясь ко мне, мексиканка спросила:
— Значит, Моро теперь мой?
— Да, сеньорита, если вам угодно, — ответил я, расставаясь без особого энтузиазма со своим сокровищем.
— Но я совсем этого не хочу! — воскликнула амазонка, приняв внезапное решение, и, смеясь, прибавила: — Ах, капитан, как вы во мне ошибаетесь! Я понимаю всю глубину вашей жертвы. Оставьте себе своего любимца. Пусть только один из нас оплакивает сегодняшнюю встречу. На вашем месте я б ни за что не отдала такую лошадь.
— На разлуку с Моро я соглашусь лишь ради одной особы.
Мексиканка перестала хмуриться. Казалось, вот-вот она улыбнется.
— Эта особа, должно быть, дама вашего сердца? Ну, что ж, благородный капитан, если вы ей так же верны, как вашему скакуну, у нее нет основания на вас жаловаться. Но мне пора. До свиданья!
— Не разрешите вас проводить домой!
— Благодарю, я уже дома. Глядите: вот дом моего отца, — сказала она, указывая на гасиенду. — А вот человек, который позаботится об останках бедной Лолы, — прибавила мексиканка, подзывая проходившего мимо пастуха. — Помните, капитан, что вы — офицер вражеской армии. Я не вправе пользоваться вашей любезностью, а тем более предлагать вам гостеприимство. Ах, вы еще не знаете… Вы не знакомы с деспотизмом президента Санта-Анны. В эту минуту, быть может, его шпионы…
Она подозрительно огляделась вокруг.
Кто-то спускался с холма.
— Санта-Мария! Это Ихурра.
— Кто такой — Ихурра?
— Он всего-навсего мой кузен, но…
Она замялась и, внезапно впадая в умоляющий тон, прошептала:
— Уезжайте, сеньор, уезжайте! Ради всего святого, скройтесь! До свиданья!
Хоть я и горел желанием познакомиться с Ихуррой, но поневоле уступил панической женской просьбе и ускакал.
У самой опушки любопытство, а быть может, и более сильное чувство возобладало над рыцарским послушанием, и, сделав вид, что поправляю стремена, я оглянулся.
Ихурра уже подошел к мексиканке.
Это был высокий человек в костюме мексиканского гидальго: черная бархатная жакетка — короткая, открытая на груди курточка, темно-голубые панталоны, пунцовый пояс и широкополая шляпа с низкой головкой. Лет ему было около тридцати. Черные бакенбарды оттеняли бледность лица. По-своему он был красив, но не наружность его заинтересовала меня, манера обращения с кузиной.
Мексиканка робела перед рослым широкоплечим кузеном. Он потрясал какой-то бумагой и горячо говорил. Хищный профиль придавал ему сходство с коршуном. Ихурра бранил Изо-лину или угрожал ей.
Велика, очевидно, его власть над молодой мексиканкой, если она так кротко его выслушивает.
Я чуть не пришпорил коня и не подъехал к бедняжке, но сеньорита уже рассталась с кузеном и пошла к гасиенде.
Сквозь кустарниковые заросли вилась дорога в поселок.
Отуманенный всем пережитым, я возвращался на стоянку. На границе селения меня окликнул часовой.
Глава VI
ПЯТЬ ТЫСЯЧ БЫКОВ
Я видел во сне свое приключение и мрачного Ихурру — кузена мексиканки.
Как ужаленный вскочил я с постели: горнист трубил зорю.
Чем больше я думал, тем яснее для меня становилось, что молодая женщина, героиня приключения, внушила мне нешуточный интерес — страсть, настоящую страсть, разыгравшуюся на протяжении часа и завладевшую всем моим существом. Это была не первая моя любовь: к тридцати годам я имел уже опыт, но именно потому и не обманывался в природе своего чувства.
Как описать Изолину де Варгас? Волнистые пряди ее пышных волос, миндалевидный разрез глаз, с длинными черными ресницами, жемчужный ряд зубов и нежный румянец бархатистых щек… Но истинный секрет ее очарования был в счастливом сочетании физических и нравственных достоинств.
