— Да, но не все…
— Вы их начальник?
— Да, сеньора!
— Очевидно, капитан?
— Вы угадали.
— Итак, сеньор капитан, я — ваша пленница?..
Вопрос меня ошарашил. Горячка погони, неожиданность встречи и ослепительная красота пленницы заслонили на время цель бешеной скачки, и я старался не думать о дальнейшем. Только сейчас я вспомнил свою прямую обязанность: надо выяснить, не шпионка ли эта женщина.
Ничего невероятного: сплошь и рядом красивым женщинам на войне поручают доставку секретных сведений. Если я отпущу мексиканку на все четыре стороны, могут возникнуть важные осложнения.
Так говорил голос долга, но арестовать беглянку было неловко… Я не провел и десяти минут в ее обществе, а уже находился под обаянием ее красоты…
Видя, что я колеблюсь, она повторила:
— Значит, я ваша пленница?
— Боюсь, сеньорита, что я — ваш пленник…
Эта любезность отчасти была продиктована желанием уклониться от прямого ответа, отчасти вырвалась от избытка чувств. Во всяком случае, я был далек от галантной шутки. Неожиданные слова прозвучали серьезно, и я с трепетом ожидал, как они будут приняты.
Большие блестящие глаза незнакомки остановились на мне сначала с некоторым смущением, но тотчас же в них заискрилось отнюдь не враждебное любопытство. Подавив торжествующую улыбку, сеньорита с прежним высокомерием произнесла:
— Ваш комплемент неуместен, кабальеро! Могу ли я идти?
Я разрывался между галантностью и чувством долга. С трудом нашел я среднюю линию.
— Сеньорита, — сказал я, подойдя к пленнике и глядя на нее с напускным равнодушием, — дайте мне слово, что вы — простите за грубое выражение — не шпионка, и вы вольны идти, куда вам вздумается. Все зависит от вашего слова.
Условие мое прозвучало скорей умоляюще, чем властно. Я корчил собою сурового вояку, но заискивающее лицо все портило.
Пленница расхохоталась.
— Шпионка? Это я-то шпионка? Вы шутите, сеньор капитан!
— Надеюсь, сеньорита, что вы, по крайней мере, не шутите… Итак, при вас нет никаких бумаг, никаких секретных пакетов?
— Ничего подобного, сеньор капитан!
Она тряслась от смеха.
— Так почему же вы пытались скрыться?
— Ах, кабальеро! Разве вы не техасцы? Не сердитесь, если я скажу вам, что мы, мексиканцы, вас недолюбливаем.
— Однако ваш образ действий был безумно неосторожен: вы рисковали жизнью.
— Это верно, карамба! Теперь я понимаю!..
Незнакомка многозначительно взглянула на мустанга, и рот ее горько скривился.
— Да, теперь я все понимаю, — повторила она, — но я так верила в непобедимость Лолы. Отдаю вам должное.
Большие черные глаза вновь смерили меня с головы до ног, и мне показалось, что взгляд незнакомки смягчился.
В смущении мы отвели друг от друга глаза: она потупилась. Неизвестно, сколько времени продолжалась бы эта неловкая пауза, если б я не спохватился: ведь я веду себя как невежа.
Молодая женщина до сих пор находится на положении арестованной.
Я поспешил вернуть ей свободу.
— Шпионка вы, сеньорита, или нет, но я вас больше не задерживаю. Вы свободны.
— Благодарю вас, сеньор, но я хочу вас вознаградить за ваше рыцарское поведение. Вот прочтите.
Она показала мне пропуск, подписанный главнокомандующим на имя доньи Изолины де Варгас.
— Как видите, капитан, я ни минуты не была вашей пленницей.
— Надеюсь, сеньорита, вы прощаете мне невольную грубость?
— Охотно, капитан, охотно!
— Но как опрометчиво вы поступили! Ведь мы обязаны были вас настигнуть живой или мертвой. Отчего вы бежали с пропуском?
— Именно из-за пропуска я обратилась в бегство.
— Из-за пропуска, сеньорита? Разъясните, умоляю!
— Могу ли я довериться вашей скромности, капитан?
— Обещаю быть нем, как рыба.
— Так знайте же: я была далека от уверенности, что вы американцы. С тем же успехом могла я натолкнуться на отряд моих соотечественников… А кто поручится за целость моей головы, если эта бумага и еще кой-какие будут предъявлены Ка-нальесу, предводителю отрядов обороны. Как видите, капитан, «друзья» иногда опаснее «врагов»!..
Тут только я понял истинную причину ее бегства.
— У вас капитан, отличное испанское произношение, — продолжала она, — но если б вы окликнули меня по-английски, я бы немедленно остановилась и, пожалуй, сохранила бы жизнь своей любимице. Бедная Лола!
И мексиканка вновь склонилась к похолодевшему мустангу.
Спрятав лицо в густой волнистой гриве, она целовала ее и обливала слезами.
— Бедная Лолита! Недаром я так оплакиваю ее! Было за что ее любить: сколько раз она меня спасала! Что теперь со мной станется?.. Я буду трепетать при каждом слухе о приближении индейцев и не посмею выезжать в прерию. Без тебя, моя ласточка, я поневоле стану домоседкой. С тобой я носилась, как ветер. Теперь крылья подрезаны.
Все это было сказано с самой глубокой горечью. Мне, прирожденному кавалеристу, влюбленному в своего Моро, были понятны чувства мексиканки.
Все еще надеясь утешить амазонку, я повторил свое предложение:
— Сеньорита, у нас в эскадроне отличные породистые лошади.
— Они мне не нравятся.
— Откуда вы их знаете?
— Я видела, как ваш эскадрон выступал сегодня утром из городка.
— Неужели?
— Да, сеньор капитан! Вы еще гарцевали во главе вашего странного отряда.
— Вы меня заметили, сеньорита? Отчего же я вас не видел?
— Карамба! Однако близоруким я вас не назову: каждый балкон, каждую решетку вы подарили своим вниманием. Каждой встречной девушке вы успели подмигнуть и улыбнуться. Подозреваю в вас северного донжуана, капитан!
— Сеньорита, я хотел бы…
— Бросьте! Вы ведь гордитесь легкими победами, как все мужчины. Но поговорим серьезно: ни одна лошадь в вашем
