С годами все чаще и чаще я проявлял все больший интерес к идеям отца. Меня интересовало, зачем он поступал в каких-то случаях так, а не иначе; почему разговаривал со мной в такой манере, в какой не разговаривал ни с одним взрослым человеком. Я уже никогда не сомневался, что отец, предчувствуя близкую кончину, старался передать мне как можно больше своих знаний.
Он утверждал, что различные ремесла, как правило, передавались из поколения в поколение. Но существовали и такие вещи, которым можно было научиться, основываясь лишь на собственном опыте. Он мечтал, что в далеком будущем люди изобретут наконец такой механизм, в который можно будет «заложить» весь исторический опыт познания в самых разных областях человеческой деятельности — дипломатии, управлении государством и так далее. Этот механизм «укажет» людям постоянно повторяющиеся ошибки, посоветует, каких ситуаций нужно избегать, остерегаться. Ведь успешно передавая из поколения в поколение, скажем, знания по искусству приготовления цемента, кладки кирпичей, навигации и прочего, в то же время в области политики и социальных отношений из века в век повторяются одни и те же роковые ошибки...
Сидя после трудового дня по вечерам во дворе, я не уставал разглядывать темные изломы гор, этого далекого пристанища Тэквайза. Только ли это выдумка, о которой поведали нам кахьюллы? А таинственный гость, посещавший временами дом, где мы жили? Это не похоже на выдумку. Когда этот человек, или это создание, или кто бы он там еще ни был, захочет пойти на контакт, уверен, он сам поставит меня в известность. А до тех пор, полагал я, его уединение нарушать не следовало.
Мне Калла сказал, что незнакомец, оставивший след, по его соображениям, должен быть ростом примерно восьми футов. Такое казалось маловероятным, хотя во мне самом было около шести и я еще продолжал расти. Мне никогда не приходилось видеть такого человека, разве что в легендах упоминались такие огромные люди.
Проходя мимо оставленного следа, я наклонился и стал внимательно вглядываться в него, не в состоянии избавиться от чувства, что он оставлен намеренно, поскольку до сих пор подобных отпечатков ноги нигде не появлялось. Он был оставлен для меня и означал знак или намек на что-то.
В ожидании появления индейцев мы не сидели сложа руки. Джакоб учил меня искусству плетения арканов. Монте тоже знал это дело, но предпочитал работать с конским волосом: так делали арканы техасцы. Прислушиваясь к разговорам Джакоба и Монте, я многое узнал о повадках диких лошадей и охоте на них.
Как-то вечером возвратившийся из лавки Мак-Калла возвестил:
— Оказывается, мы тут не одни, я хотел сказать, у нас могут появиться соседи.
Мы в недоумении смотрели на него, ожидая дальнейших разъяснений.
— Пауло Вевер! Он движется по направлению к нашему дому и через некоторое время будет здесь.
— А, это один из тех, кто живет в горах, — заметил Джакоб. — Я встречал его. Пауло неплохой человек.
— Это еще не все. С ним еще один по имени Секстон, друг старого Хуана Антонио. Они занимаются торговлей, охотой и тому подобными делами. — Монте посмотрел на меня. — Оказывается, Пауло был знаком с твоим отцом, Иоханнес, когда тот скрывался от старика.
Сказанное не вызывало сомнений: наверное, так оно и было, они оба неплохие люди, но в глубине души я почему-то сразу невзлюбил их. Ревновал, что ли, к моим индейцам, моим каньонам и пустыне? Знал, что, если сюда придет много людей, моя пустыня не останется уединенной, перестанет быть пустыней? Эти мысли до того разозлили меня, что я встал и вышел из дома. Небо затянули облака, с гор подул холодный ветер.
Придет много людей, продолжал растравлять я себя, заполнят пустыню... Что будет с Одинокими Богами? Куда уйдут духи древних людей? Спрячутся в старых деревьях и скалах? Или, лишившись почитания, к которому привыкли, постепенно угаснут? Исчезнут?
Вернувшись в дом и не объясняя своего раздражения, я сказал:
— Полагаю, что так непременно и случится, но мне не хотелось бы, чтобы наша страна пустыня полнилась новыми людьми. У меня такое ощущение, будто мы теряем что-то очень важное, невосстановимое уже.
Джакоб понимающе кивнул.
— Мне знакомо это чувство. Со мной происходит подобное, если на своей заветной тропе я встречаю вдруг незнакомого всадника. Но мы не должны ревновать, Ханни. Пустыня — это место для всех.
— Здесь что-то принадлежит только мне, Джакоб, — не согласился я с ним. — И я непременно должен отыскать это, пока не поздно. Что-то, связанное лично со мной.
Финней долго молчал, обдумывая мои слова, и, наверное, тронутый моей откровенностью, сказал:
— Твои родители нашли здесь друг друга. Верн рассказывал мне. Им пришлось бежать в пустыню, но здесь они обрели счастье, счастье в любви. Пусть оно и не было долгим, но оно было. И пусть это останется с тобой, малыш, на всю жизнь.
Отец и мать жили во мне всегда. А теперь я почему-то вспомнил и о Мегги. Где она теперь? Что делает? Я улыбнулся темноте за дверью. Как же все глупо! Почему она должна Думать о каком-то мальчишке? Я для нее просто одноклассник, сидевший недолго рядом с ней в школе и боявшийся даже заговорить, смущавшийся одного ее присутствия и красневший, если она смотрела на меня, что, к сожалению, делала очень редко.
Как мой отец познакомился с мамой? Краснел ли он, как я? Сомневаюсь. Он всегда казался таким уверенным в себе. А я несколько месяцев просидел рядом с Мегги и ничего не сказал, хотя, может быть, какая-то искра все же вспыхнула между нами?.. Мы оба читали лучше всех в классе, и Томас Фразер часто заставлял нас читать вслух по очереди, сначала одного, потом другого. Но этого, конечно, я понимал, было недостаточно.
На следующее утро, испытывая беспокойство из-за того, что до сих пор не появлялся Франческо, я не выдержал, оседлал лошадь и поехал в лавку. И не успел поставить ногу на ступеньку, как из ее дверей мне навстречу вышел человек. Это был... Флетчер.
Он самодовольно улыбался, и я тут же разозлился, увидя его наглую улыбку.
— Давненько ты не попадался мне на глаза, парень! — злорадно сказал он. — Интересно, зачем это ты отправился назад, в пустыню?
— Вас это не касается.
Его улыбка словно застыла на лице, но выражение наигранного радушия как ветром сдуло.
— Может быть, нет, — ответил он, — а может быть, и да. Касается. Твой отец слишком много времени провел в пустыне со своими друзьями индейцами. Мне интересно почему. А существуют некоторые, кто предполагает, что это неспроста: будто он раздобыл здесь немало денег.
— Денег? — изумился я. — Каких денег?
— Его и твоей матери. Они жили на востоке, а потом он заплатил за ваш переезд на запад. Вспомни-ка, сколько он отдал за вашу поездку в фургоне? Довольно кругленькую сумму! Где твой отец нашел столько? Полагаю, они уже у него были, когда он уехал на восток. Значит, раздобыл их в этой пустыне!
