Знание — это своего рода осведомленность, к ней ведут разные пути, и не все они подчиняются логическому объяснению. Иногда можно выбраться из запутанного лабиринта с помощью интуиции. Иногда этот путь подсказывает легкое дуновение ветерка, сияние далекой звезды или таинственный зов пустыни.
Чтобы послание извне достигло сознания земного человека, у него должны быть открыты ментальные поры. Мы же, белые люди, в борьбе за призрачные успехи, за сотворение своего нового мира, который желаем воздвигнуть вместо того, который окружает нас, — мы забываем иногда про эти другие пути. Забываем про Одиноких Богов, обитающих на дне пересохшего моря, или танцующих свой загадочный танец вместе с мириадом пылинок, или притаившихся и ждущих в тени скал, где оставили свои послания древние люди.
Отец рассказывал, как однажды высоко в горах была найдена постройка, сложенная из блоков, скрепленных между собой илистым раствором. И на этом растворе остались отпечатки чьих-то пальцев.
Кто и намеренно ли оставил эти отпечатки? С какой целью? Показать, на что были способны руки? Или передать другим, которые придут позже, что некто находился в этом месте какое-то время, а потом покинул его?.. Отец обнаружил вблизи этой постройки человеческие кости. Принадлежали ли они обладателю отпечатков или их оставил тот, кто пришел сюда потом?..
Зачем оставлен этот отпечаток? Может быть, кто-то стремился передать свои мысли через столетия? Или просто сказать: «Я был здесь! Это мое место. Я сам выстроил это своими руками»?
Символический образ руки постоянно живет в моем сознании, потому что земля не принадлежит кому-то из нас: все мы временно пользуемся ею и должны бережно хранить для тех, кто придет после нас. Мы не имеем права только брать у земли, не отдавая ничего взамен, не должны жать, не засевая.
Отец рассказывал мне об одном человеке, который нашел однажды наконечник стрелы, поднял его, взял себе, а потом вытащил из кармана мешочек из оленьей кожи и, достав из него несколько монет, положил в благодарность на землю...
Во двор въехал Финней с Мак-Калла. Они спешились и повели лошадей в загон. Я шел следом, когда Монте, вдруг внезапно остановившись, замер, показывая на что-то рукой.
В пыли четко вырисовывался отпечаток ноги, обутой в огромного размера мокасин.
— Боже праведный! — с благоговейным испугом прошептал Джакоб. — Вы только посмотрите на размер этой ноги!
— Две моих, — продолжал удивляться Монте, пристраивая в отпечаток свою ногу. — Нет, три!
Я посмотрел и отвернулся, размышляя над увиденным. Это не случайность. Подобно отпечатку на илистом растворе, это был знак, предупреждение, если хотите — подпись... Или еще что-то, пока не разгаданное, чему нет названия.
Никогда прежде не появлялись подобные отпечатки, не оставлялось никаких знаков. Просто исчезали книги.
Это было послание, как бы говорившее мне: "Вот такой я есть. Если не хочешь идти дальше, сойди здесь с дороги... "
Все мое существо при этой мысли вдруг пронзила острая боль, сострадание и симпатия одновременно. Где такое существо найдет себе товарища? Кто преодолеет страх перед его необычными размерами, будет готов встретиться с ним, с этим существом или... человеком? Способен ли я на такой поступок? И как же он должен быть одинок, отрезан ото всех своей странной непохожестью на других!
Теперь у меня не возникало сомнений: отпечаток оставлен намеренно.
По-своему и я отличался от своих сверстников. И им, наверное, многое казалось странным, может быть, из-за того, что у меня не было родителей. Куда бы я ни попадал, люди нередко находили меня чудным, за исключением тех, кто жил в пустыне: конечно, в первую очередь это были индейцы.
Индейцам вообще все белые люди казались странными, поскольку они разительно отличались от них. Но каждый человек подходит под определение «человеческая» натура, и все созданы по единому образу и подобию, различаясь лишь воспитанием, образованием и поведением...
— Какое здесь красивое место! — задумчиво прервал ход моих мыслей Мак-Калло, посмотрев на Джакоба. — Ты знаком с кем-нибудь из индейцев?
Финней показал взглядом на меня.
— Иоханнес знаком. Индейцы заботились о нем довольно долго. И когда-то очень почитали его отца.
Начинало смеркаться, и мы зажгли лампу. Я взял стопку книг и по одной расставил на полке. Потом вытащил несколько уже стоявших там, задумав отвезти когда-нибудь потом в лавку и поменять на те, которые еще не были прочитаны.
— Твоего отца и в самом деле убили? — спросил Монте.
— Да, здесь, во дворе этого дома, — ответил я. — Отец убил одного из наших врагов и застрелил бы еще нескольких, но, спасая мою жизнь, оттолкнул в сторону бандита и не смог быстро достать оружие. Он был очень хорошим стрелком... — не уставал повторять я свою грустную историю, но каждый раз — с гордостью за отца.
— Зачари Верн? Я слышал о нем. — Монте пристально смотрел на меня. — А сам-то ты как? Имея таких врагов, ты должен хорошо уметь стрелять.
— Я умею. И кажется, все делаю правильно...
— Тебе, мальчик, пригодится моя помощь, — решил Мак-Калла. — Не отказывайся от нее и станешь одним из самых метких стрелков. На этот счет можешь не сомневаться.
— Спасибо, — сдержанно поблагодарил я.
Финней и Монте расстелили постели на полу возле очага, а я пошел в свою старую спальню, осторожно прикрыв за собою дверь. Уже лежа в постели и засыпая, я, не мигая, глядел на потолок, скрытый темнотой, и вспоминал Мегги.
Когда закончим объезжать лошадей и вернемся обратно, я увижу Мегги, а может быть, и ее отца.
Над домом мягко прошелестел ночной ветер, устремляясь на восток, в удивительную и странную мою пустыню.
Слушая шелест ветра, я лежал в доме Тэквайза, думая о том, где обитает он, чем питается, какой он.
Где сейчас Франческо, нарисовавший когда-то на песке во дворе этого дома улыбающееся лицо? Будет ли это лицо по-прежнему таким же веселым, когда мы встретимся вновь?
По индейским понятиям, он уже мужчина, ну и я... разве я тоже не мужчина? Останется ли Франческо по-прежнему моим другом?..
Годы летят незаметно и очень быстро, и на песке не остается следов прошлого. Но я питал надежду, что в памяти моего друга-индейца живы воспоминания о днях, проведенных вместе.
Завтра, думал я, засыпая, увижу Франческо.
Внезапно глаза мои открылись и я стряхнул с себя остатки дремоты. Перед мысленным взором возник вдруг старик с бирюзой на шее. Кем он был? Или это всего лишь образ, вызванный из небытия моим воображением?
Почему он явился мне в тот раз? И, если я бы продолжал стоять, заговорил бы он со мной?
Появится ли он снова когда-нибудь?
