Мосье Лекуа уселся, учтиво осклабившись словам Ричарда. Пастор Грант скромно, но сердечно, поздоровался с приезжими, а Ричард тем временем пытался повернуть коней.
Исполнить это, не поднимаясь на вершину холма, можно было только в каменоломне, огромной рытвине, из которой брали камень для деревни. Сюда-то Ричард попытался направить свою четверню. Проезд по узкой, крутой дороге сам по себе был затруднителен и небезопасен, и тем рискованнее был поворот. Негр предложил отпрячь переднюю пару, судья настойчиво советовал то же. Но Ричард с пренебрежением отнесся к их вмешательству.
— На что? Зачем, кузен Дюк? — воскликнул он с нетерпением. — Лошади смирны, как телята. Ведь вы же знаете, что я сам объезжал уносных, а дышловые у меня под кнутом, так что не будут артачиться. Здесь мосье Лекуа, а он знает, как нужно править, потому что часто ездил со мною. Что вы скажете, мосье Лекуа, есть ли тут хоть тень опасности?
Не в характере француза было обманывать надежды, так доверчиво возлагавшиеся на него. Хотя при виде пропасти, открывшейся под его ногами, когда Ричард повернул переднюю пару, глаза француза выкатились из орбит, как у рака, но он все же наклонил голову в знак согласия. У немца не дрогнул ни один мускул на лице, и он внимательно следил за каждым движением. Грант ухватился обеими руками за край саней, готовясь выскочить, но врожденная робость удерживала его от прыжка, к которому побуждал физический страх.
Ричард неожиданным ударом бича заставил уносных свернуть в сугроб, прикрывавший рытвину; но, провалившись в глубокий снег, горячие кони решительно отказывались идти дальше. Крики и удары кучера заставили их только попятиться на дышловых, которые в свою очередь подались назад. Единственное бревно, выдававшееся над краем обрыва и полузасыпанное снегом, было слишком слабым препятствием, и прежде чем Ричард заметил опасность положения, половина саней повисла над пропастью в тридцать метров глубины. Француз, которому с его места опасность грозящего падения была виднее, чем кому-либо, инстинктивно подался вперед и крикнул:
— Ах мой дорогой мосье Джек! Ой, ой! Что вы делаете?
— Проклятие, Ритшард! — воскликнул немецкий ветеран, поглядывая через край саней с несвойственным для него волнением. — Вы сломаете сани и убиваете лошадей!
— Добрый мистер Джон, — взмолился пастор, — будьте благоразумны, добрый сэр, будьте осторожны!
— Вперед, упрямые черти! — ревел Ричард. — Вперед, говорят вам!.. Мистер Лекуай! (Ричард был слишком взволнован, чтобы соблюдать правильное произношение, о котором он вообще не особенно заботился.) Мосье Лекуай, пожалуйста, освободите мою ногу, вы так притиснули ее, что немудрено, если кони артачатся.
— Ой, ой, ой! — воскликнул судья. — Они все убьются!
Елизавета пронзительно вскрикнула, а черное лицо Агамемнона приняло грязно-серый оттенок.
В эту критическую минуту молодой охотник, который во время обмена приветствиями упорно молчал, выскочил из саней Мармадюка и бросился к лошадям. Кони, осыпаемые ударами, продолжали бесноваться, отступая назад. Схватив под уздцы ближайшую, юноша дернул ее с такою силой, что пара последовала за ним и вернулась на дорогу, на то же место, где стояла раньше. Сани приняли обычное положение так внезапно, что опрокинулись от быстроты размаха.
Немец и богослов вылетели на дорогу, к счастью, без ущерба для своих костей. Ричард описал в воздухе дугу и шлепнулся в сугроб на расстоянии метров пяти. Так как он не выпустил из рук вожжей, уцепившись за них инстинктивно, как утопающий за соломинку, то оказался отличным якорем для удержания коней. Француз, готовившийся выскочить из саней, тоже совершил воздушное путешествие в позе игрока в чехарду и воткнулся головой в сугроб, выставив наружу пару тощих ног. Майор Гартман, сохранивший удивительное самообладание в течение всего этого происшествия, первый встал на ноги.
— Тшорт побери, Ритшард! — воскликнул он полусерьезным, полукомическим тоном. — У вас отшень странная манера вигружать ваши сани.
Ричард Джонс, как только туман перед его глазами мало-помалу рассеялся и он убедился, что все благополучно, воскликнул с величайшим самодовольством:
— Благополучно отделались все-таки! Хорошо, что я вовремя отпустил вожжи, а то бы эти бешеные черти были уже на дне пропасти. Ловко я вывернулся, Дюк! Еще минута, и было бы поздно. Но я вовремя хлестнул правую уносную, а затем разом отпустил вожжи. Вот что называется хорошо править, смею сказать!
— Хлестнул! Вывернулся!.. — хохотал судья. — Дик, если бы не этот смелый молодец, ты и твои или, точнее говоря, мои кони разбились бы вдребезги… Но где же мосье Лекуа?
— О, мой дорогой судья! Друг мой, — донесся приглушенный голос, — я еще жив! Мистер Агамемнон, сделайте одолжение, пожалуйте сюда и помогите мне встать!
Богослов и негр схватили увязнувшего француза за ноги и вытащили его из глубокого сугроба, откуда его голос звучал, точно из могилы. Хорошее настроение вернулось к нему, лишь только мосье Лекуа убедился, что цел и невредим, но он не сразу понял, что, собственно, произошло. — Как, мосье, — сказал Ричард, помогавший негру отпрягать переднюю пару, — вы здесь! Мне казалось, что вы взлетели на верхушку горы.
— Хорошо, что я не слетел вниз, в озеро, — возразил француз, на лице которого выражение боли, причиненной царапинами, полученными при падении, боролось с выражением привычной для него любезности. — Ну, мой дорогой мистер Дик, что же вы станете делать теперь, что вы намерены предпринять?
— Первое, что ему следует сделать, это научиться править, — сказал судья, вытаскивая из саней оленя и часть багажа. — Тут найдется место для вас всех, джентльмены! Мороз усиливается, и приближается час службы мистера Гранта. Мы предоставим нашему другу Джонсу возиться с четверней при помощи Агамемнона, а сами поспешим к теплу. Вот, Джонс, несколько картонок Бесс, потрудись их захватить с собой, когда повернешь сани, а вот олень, которого я застрелил, прихвати и его, пожалуйста… Эгги! Не забудь, что сегодня сочельник!
Негр осклабился, понимая, что ему обещают подарок, если он будет молчать о случае с оленем, а Ричард с нетерпением возразил, перебивая судью:
— Научиться править, кузен Дюк? Да найдется ли в округе человек, который лучше меня умеет управляться с лошадьми? Не я ли объездил кобылу, на которую никто не решался сесть? Правда, ваш кучер уверяет, будто он объездил ее раньше, чем я к ней притронулся, но всем известно, что он врет, он всегда был вралем… Это что, олень?
Ричард бросил лошадей и подбежал к тому месту, где Мармадюк положил оленя.
