Нерон, или Актер на троне
Глава первая. Любимец римского народа
День этот, 26 мая 17 года, надолго запомнился жителям Рима. Лишь только вершины холмов, на которых раскинулась огромная столица империи, осветились первыми лучами солнца, улицы города тотчас пришли в движение. Наскоро перекусив или захватив с собой завтрак, состоявший из куска сухого хлеба, сыра и нескольких маслин, простой люд стремился к Капитолию.
Здесь уже шумела большая толпа горожан. Обитатели многоквартирных домов — инсул из близлежащих улиц Субуры, района, населенного беднотой, мелкими торговцами, ремесленниками, отставными солдатами и просто искателями счастья, заполнили подступы к Капитолию. Подножье холма заблаговременно оцепили легионеры преторианской гвардии, оставив проходы лишь для именитых римлян и знатных гостей, сенаторов, всадников, богатых вольноотпущенников, послов, которым можно было не спешить, чтобы заранее занять себе удобное место. Когда солнце поднимется выше, они прибудут сюда на носилках с женами и детьми, окруженные рабами и клиентами.
Множество людей вышло за городские стены и расположилось вдоль Триумфальной дороги, протянувшейся от Ватиканского холма вдоль правого берега Тибра.
В этот день население римской столицы встречало своего любимца, прославленного полководца Германика, который по случаю блистательной победы, одержанной им над германскими племенами, населявшими берега Рейна, триумфально въезжал в Рим.
Это событие никого не оставило равнодушным, ведь во всей Италии невозможно было отыскать такого римлянина, чье сердце не сжалось бы при воспоминании о страшном несчастье, случившемся восемь лет назад, — ужасном разгроме трех римских легионов, попавших в засаду, устроенную в Тевтобургском лесу молодым вождем германского племени херусков Арминием. Несколько дней отчаянного сопротивления — и все было кончено: римское войско полностью уничтожено, вместе с ним погиб наместник провинции Квинтилий Вар. Немногие счастливцы, уцелевшие в том бою и избегшие плена, рассказывали о зверствах, чинимых германцами над попавшими в плен римлянами и кровавой расправе с ними.
В Риме тяжело переживали злосчастное поражение Вара. Многие опасались даже, что окрыленные победой варвары перейдут Рейн и вторгнутся в пределы самой Италии. Теперь же, когда враг был повержен, когда были погребены останки легионеров и возвращены захваченные германцами значки и серебряные орлы двух легионов, ликованию римлян не было границ.
Солнце уже поднялось. Утренняя свежесть сменялась дневным зноем. Первоначальное возбуждение толпы пошло на убыль. Уже были съедены прихваченные с собой немудреные припасы. Многие мечтали лишь о глотке прохладной воды. Некоторым повезло. Они успели занять местечко в тени оливковых деревьев и теперь, не страдая как другие, переговаривались между собой, перебирая в памяти события восьмилетней давности. При воспоминании об изощренных пытках, которым подвергались пленные легионеры, и их мученической кончине, собеседники мрачнели и тяжело вздыхали. Но вот кто — то упомянул имя Целия Кальда, и лица у всех посветлели. Плененный воинами Арминия, этот доблестный солдат, чтобы избежать жалкой участи своих товарищей по несчастью, сам поспешил навстречу смерти, проломив себе череп тяжелыми цепями, в которые был закован.
В другом месте речь зашла о виновнике торжества Германике. Припомнили его родословную. Племянник правящего императора Тиберия, он был сыном его младшего брата Друза. Родители братьев Тиберий Клавдий Нерон и Ливия наслаждались счастливым браком. Но на беду в двадцатилетнюю красавицу Ливию страстно влюбился Октавиан, будущий император Август. Он развел Ливию с мужем и женился на ней, хотя она была в то время беременна Друзом. Друз умер совсем молодым, неудачно упав с коня. Он оставил сиротами троих детей, старшему из которых Германику едва исполнилось шесть лет, а младшему Клавдию — год. Воспитанием детей занималась их мать Антония, дочь Марка Антония и Октавии, сестры Августа. Антония решительно отвергла все предложения еще раз выйти замуж, являя собой прекрасный образец редкостного для того времени поведения римской матроны. Перебивая друг друга, участники разговора принялись перечислять достоинства матери Германика, которая была гордостью римлян. Кто — то, памятуя об удивительной верности Антонии умершему супругу, сравнил ее с легендарной Пенелопой.
Но тут словно ветер пронесся над головами собравшихся. Все вдруг оживились, задвигались, зашумели. Со стороны Ватиканского холма послышался неясный шум и так же внезапно стих. Но уже через мгновение все вокруг взорвались криком:
— Германик!.. Германик!..
Стоявшие в передних рядах приветственно махали руками и хлопали в ладоши, в задних — поднимались на цыпочки и тянули шеи в сторону приближающейся процессии.
— Германик! Смотрите скорей, смотрите! Вот наш Германик! — восторженно выкликивали обезумевшие от радости люди. Кто — то затянул победную песню и ее тут же подхватили стоявшие вокруг. Хор был на удивление стройным. Ему не требовалось хорега, потому что поющих объединяло общее всем чувство восхищения и гордости победами римского оружия и любви к человеку, приумножившему славу отечества.
Но вот все громче звуки военных труб и рожков, все ближе колесница триумфатора. Она медленно следует между тесных рядов зрителей. Впереди везут военные трофеи. Затем, согласно древнему ритуалу, идут пленники, закованные в цепи. Среди них выделяется высоким ростом и скорбным видом молодая, цветущая женщина. Она привлекает внимание собравшихся своей непривычной для римлян строгой северной красотой. Это Туснельда, жена побежденного Арминия. На руках она держит крохотного сына Тумелика, которому было суждено родиться в неволе. Рядом с Туснельдой идут знатные херуски, взятые римлянами в плен.
Чтобы римляне имели представление о местностях, в которых Германик в течение четырех лет вел боевые действия, в триумфальной процессии везут картины, изображающие горы, реки, военные лагеря, сражения. Нарисованные яркими красками на огромных деревянных щитах, они подняты высоко над землей, чтобы все хорошо видели их. Хотя эти изображения довольно грубые и понять, что именно на них запечатлено, можно, лишь прочитав соответствующие подписи, сделанные внизу, даже такие, безыскусно намалеванные, они наполняют сердца неискушенных зрителей чувством патриотической гордости за свое великое отечество.
