Она понимала, что должна держать себя в руках, если не хочет потерять рассудок, ей нельзя было распускаться, как мореплавателю перед бурей, который, невзирая на страх, убирает паруса и крепит канаты.
Она позволяла себе давать выход только горю, связанному с гибелью дочери. Через это надо было пройти.
О том, как она перенесет возможную гибель Харальда, горе утраты, тоску по нему, Эллисив старалась не думать. Когда случится беда, тогда она и будет с нею свыкаться. Бессмысленно заранее поддаваться отчаянию.
Важнее было подумать, как жить дальше, если это страшное случится. Может быть, потом у нее не останется времени на обдумывание. А если окажется, что она зря готовилась еще и к этому удару судьбы, хуже ей от этого не станет. Чтобы обрести хоть какое-то чувство уверенности, она должна была решить свое будущее.
Ингигерд в любом случае должна остаться с ней.
Эллисив сомневалась, что ей удастся вернуться в Норвегию. Там будут править сыновья Торы, вряд ли рядом с ними найдется место и для нее.
Обосноваться в Киеве тоже было мало надежды. Эллисив слышала, что ее родичи в Гардарики ведут непрерывную борьбу за власть — едва ли кто-то из братьев обрадуется сестре, которая будет только обузой.
Но у Эллисив было еще две сестры.
Анастасия вышла замуж за венгерского короля Андраша. Однако Эллисив слышала, что Андраш пал от руки собственного брата: в той стране тоже шла жестокая борьба за власть. Какова участь Анастасии, Эллисив не знала. Если она и жива, ждать помощи от нее не приходилось.
Анна, вторая сестра, осталась вдовой после смерти короля франков Генриха. Может быть, при дворе короля франков Эллисив и окажут гостеприимство; последние годы Анна правила страной за своего малолетнего сына Филиппа. Но, чтобы добраться до страны франков [12], беззащитной вдове следовало обратиться за покровительством к церковникам, другой возможности не было.
Единственное, о чем не надо было беспокоиться, это о деньгах: их было достаточно и на жизнь, и на приданое им обеим, Ингигерд и ей. Харальд оставил у Эллисив изрядную часть своих сокровищ, которые имел обыкновение возить с собой.
Эллисив была рада, что у нее хватило ума никому не сказать об этом.
Пришел праздник Михаила Архангела [13] и его небесного воинства. Он не принес радости Эллисив, ей было больно думать о дерзком вызове Харальда, готового вступить в бой с самим Михаилом Архангелом.
Вскоре после праздника разнеслась весть о том, что приплыл корабль конунга Харальда. Его сопровождали два корабля оркнейских ярлов, Паля и Эрленда. Эллисив со своего уступа видела, как они причаливали.
Оба ярла были среди прибывших На кораблях было много раненых, хёвдингом на корабле конунга Харальда был его сын, юный Олав. Эллисив вернулась в дом епископа. Она не спешила узнать новости, привезенные этими людьми.
Юный Олав сам явился в дом епископа, чтобы поговорить с Эллисив; его сопровождало всего несколько воинов.
Эллисив думала, что готова выслушать самую горькую весть, ведь она не ждала добра уже с тех пор, как покинула Норвегию. Она не сомневалась, что чувства ее находятся за семью замками.
Но изменившееся лицо Олава застало ее врасплох.
В поход отправлялся юноша, рвущийся в бой. Теперь же перед ней стоил человек, побывавший в преисподней.
Олав почтительно приветствовал ее, занял место во главе стола и пригласил Эллисив сесть рядом.
— Нас разбили, — сказал он. — Конунг Харальд убит.
Эллисив не смотрела на него.
— Где было сражение? — спросила она.
— Неподалеку от Йорвика.
— Много людей погибло?
— Много.
— Вы приплыли на трех кораблях. Но, наверно, вернулось больше?
— Вернулось двадцать четыре.
Эллисив не могла отвести взгляда от его изменившегося лица.
— Двадцать четыре из трехсот?
— Некоторые корабли из Ирландии и с Южных островов тоже вернулись домой. А у нас остались только эти.
Некоторое время Эллисив не могла вымолвить ни слова.
— Конунг ничего не просил передать мне перед тем, как началась битва? — тихо спросила она.
— Не знаю. Меня с ним не было. Я оставался на корабле.
Один из людей Олава, Эллисив узнала в нем исландца Арнора сына Торда по прозвищу Скальд Ярлов, ответил на ее вопрос:
— Перед битвой конунг сложил две висы. Вот первая из них:
Идем мы вперед фюлькингом [14] без броней, каждый с клинком;
шлемы сверкают, я без доспехов, наши уборы на кораблях.
— Значит, вы сражались без кольчуг?
— Да. Конунг отказался отступать, хотя надежды на победу почти не было. Он предпочел погубить своих людей.
В голосе скальда звучала горечь.
— Конунг сказал, что первая виса ему не удалась, — продолжал Арнор. — Он пожелал сложить другую. Вот она:
Прятаться за щитами не будем, сказала вернейшая,
из-за позорного страха не дрогнем перед оружием.
Носительница ожерелий велела блюсти осанку там,
где машут мечами и черепа разят.
— Вам, королева Эллисив, лучше известно, к вам ли обращены эти слова.
— Да, — отозвалась Эллисив. — Мне это лучше известно.
Она считала, что у нее хватит сил выдержать все, посланное ей в этот день. Но, узнав отклик собственных слов в висе Харальда, почувствовала, что у нее все плывет перед глазами.
Арнор вопросительно смотрел на нее.
— Вы не хотите спросить о женихе Марии?
Эллисив заставила себя встретить его взгляд.
— Мария умерла. Наверное, Эйстейн Тетерев тоже погиб или смертельно ранен, иначе он пришел бы с вами.
— Он погиб. — Это произнес Олав. — Хочешь узнать подробности? — спросил он, помолчав.
— Да, но в другой раз, — ответила Эллисив.
Только после их ухода, и то не сразу, Эллисив вспомнила, что забыла спросить, в какой день была битва, — она была уверена, что Мария погибла именно в тот день.
Дверь в церковь Торфинна ярла была приоткрыта, оттуда доносилось пение:
— Magnificat anima mea Dominum… [15] — долетали слова вечерней мессы.
Эллисив остановилась и прислушалась. Ей не казалось красивым это пение, хотя крохотный хор, состоявший из епископа Торольва и трех его священников, пополнился, когда из Англии вместе с О.тгчом вернулся норвежский епископ Тьодольв со своими людьми.
— Et miserico dia ejus a progenie inpogenies [16]. — пел хор.
Эллисив знала латынь, когда-то у нее было достаточно времени, чтобы изучить этот язык.
Но к церковной службе на латыни она так и не привыкла. В душе у нее до сих пор хранились звуки другой литургии, способной перенести небо под купол киевской Святой Софии.