Уже вечером, когда солнце скатывалось за склоны гор, разведчики столкнулись с конной турмой Второй Маттиакийской когорты, что возвращалась в лагерь. Те тоже припозднились, скакали во весь опор и едва не сбили Малыша, когда разведчик вывалился на дорогу им под копыта. Ругаясь, всадники осадили коней.
— Пятый Македонский… — прохрипел Малыш.
Один из всадников забрал тело Криспа, другие посадили измученных разведчиков на своих лошадей, а сами побежали рядом. Через полчаса они въехали в лагерь.
* * *
Кубышка в больнице временного лагеря наложил пластыри на ссадины Малыша, примочки — на ушибы, особенно на шишку на затылке, дал выпить какого-то настоя, после чего Малыша потянуло в сон. Кубышка за прошедшие месяцы сильно похудел — теперь бы никто и не назвал его Кубышкой — щеки запали, живот исчез. И еще медик стал слишком уж часто прикладываться к фляге с вином. Больных пользовал этим лекарством — не стеснялся, добавляя мак и коноплю.
Малыш спал, во сне они с Криспом купались в речке Эск, переплывали поток наперегонки, а потом каким-то чудом очутились в Данубии, река неслась в ущелье белых скал с чудовищным ревом. Мимо по настилу — тому самому, что сооружал сам Малыш и все прочие ребята из их контуберния, — неспешно шествовали всадники, шли легионеры в ярко начищенных лориках. Шли при параде, прицепив на шлемы перья и гребни, вынув щиты из чехлов.
— На помощь! — заорал Малыш, но его никто не услышал, Данубий понес его и Криспа все дальше и дальше, пока Малыш ни увидел, что между волн мелькает еще одна голова, и сразу понял — даже не разглядев еще лица, что это голова Квинта. И тогда он сообразил наконец, что вовсе не Данубий несет его, а ледяной Стикс забирает душу безвозвратно.
Малыш заорал от ужаса и проснулся. Он был весь в поту и дышал тяжело. Кажется, наяву он так не пугался еще, как в этом сне, ощутив себя мертвецом.
Рядом на походной кровати, сооруженной из досок, сидел Приск.
— Плохо? — спросил Приск и протянул Малышу флягу с вином.
Легионер глотнул кислого неразбавленного вина, вернул флягу.
На соседней койке умирал молоденький солдат из вспомогательных войск, метался, теребил ставшими прозрачными пальцами край грязного одеяла. Тошнотворный сладковатый запах, идущий от его койки, говорил, что у парня по телу разлился внутренний огонь.
— Умирает? — спросил Малыш.
— Похоже на то, — кивнул Приск. — Много смертей. Даки напали в нескольких местах. Перебили фуражиров и разведку.
— Наших?
— Только Крисп.
— Можно я к вам? Назад в палатку?
— Идем…
* * *
Вместо восьми их теперь стало пятеро. Малыш вошел, огляделся мрачно и спросил Тиресия:
— Ты что, не мог предупредить?
— О чем?
— Что мы в плен попадем?
— Я не знал.
— Ну да, все всегда знаешь, а тут не знал.
— Я знаю только то, что предопределено, а смутное не вижу. Я даже не вижу, останусь ли я лично жив или умру.
— А я… — спросил Кука.
— Никого не вижу, — ответил Тиресий. — Мы все идем по лезвию, по вершине хребта. Скатимся в одну сторону — умрем. В другую — уцелеем.
* * *
Утром, когда разведчиков Валенса вновь отправили искать дорогу, Кука спросил Приска:
— Запомнил то место, где Малыш угодил в засаду?
— Примерно, — отвечал Приск. — К тому же будет нетрудно найти. Скорее всего, над тем холмом все еще вьется дымок.
— Отлично. Пойдем туда и проверим…
— Что проверять-то? Есть там даки или нет? Хочу тебе напомнить, мы не даков ищем, а…
— Скирон! — перебил его Кука. — Малыш видел Скирона. Ты ведь знаешь, для чего послан этот парень… Раз Малыш удрал, значит, может указать место. Скирон наверняка решит, что мы наведаемся на поляну, оставит нам послание.
— С чего ты взял?
— Я бы оставил.
Приск нехотя кивнул: пожалуй, в словах Куки имелось рациональное зерно. Если римскому лазутчику удастся незаметно вернуться и оставить послание, он так и сделает.
— Пошли, — согласился Приск.
Нужную гору они нашли не сразу. Хотя подобных двойных вершин вокруг было не так уж и много, но поначалу они выбрали совсем другую и долго карабкались наверх, чтобы ничего не найти, кроме нагромождения камней, увенчанных бараньим черепом. Кто это оставил и зачем, было неясно, разрывать то ли могилу, то ли жертвенник легионеры не стали — по виду камней было ясно, что их складывали сотню лет назад.
Потом они увидели дымок, едва различимые завитки серого в прозрачном воздухе, и двинулись на его зов. Не ошиблись. С первого взгляда узнали место — следы сами говорили за себя: сгоревшая хижина, обугленные стволы елей. Судя по всему, язык огня метнулся вниз по склону, но хлынувший дождь загасил пламя, и только рядом с хижиной все еще тлела одна из елей.
Столб, к которому прежде был привязан Крисп, тоже обуглился, а вот на отверстие, где прежде был вкопан столб Малыша, кто-то сдвинул плоский камень. Приск отвалил его. В углублении, наполовину присыпанном землей, что-то лежало. Приск протянул руку и вытащил лоскут плохо обработанной кожи, внутри был свиток коры, перетянутый сыромятным ремешком. Приск развернул. Свиток был густо исписан, но напрасно Приск пытался разбить надпись на слова — ничего не получалось, хотя буквы были латинскими.[139] Единственное, что разобрал Приск ясно, это условный рисунок — была обозначена какая-то долина, река, на ней два кружочка.
— Валенс будет читать! — заявил Кука, отбирая свиток. — Марш отсюда, пока кто-нибудь еще не пожаловал.
Он вновь замотал послание в кожу, стянул ремешком и привесил к себе на пояс. Так, будто он его отыскал. С другой стороны — идея была Кукина, ему и свиток в руки. Что-то Кука не так сделал, но что — Приск в тот момент не понял, а когда сообразил, было поздно.
«Возможно, это письмо указывает, как нам обойти основные силы даков и выйти к столице, — подумал Приск. — Если так, то война может закончиться к осени…»
Они спустились там, где прежде них скатился по склону Малыш, сметая камни и мелкие деревца своим бревном, — тропой даков воспользоваться не решились.
— Надо быстрее выгребать к лагерю! — заявил Кука.
Кто бы спорил! Они двинулись напрямик и тут же уперлись в бегущую с соседнего склона реку. Выглядел этот бурный ручеек хулиганисто, но казался неопасным в силу своей узости. Кука первым ступил в него. И поплатился. Поток ударил его неожиданно, подло, швырнул на камни, перевернул, впрочем, Кука тут же поднялся и в следующий миг был уже на другой стороне.
Перебравшись следом, Приск первым делом глянул на пояс товарища. Свертка, притороченного кожаным ремешком, больше не было, его похитил ручей. Осел! Под тунику надо было прятать находку! Гай, ничего не говоря, дернул за обрывок ремешка.
