Владимир Малик - Посол Урус Шайтана

— Проклятье! — выругался Хорь и кинулся к девушке.

Татарочка вскрикнула, протянула вверх руки, будто защищаясь от удара или умоляя о пощаде. Но Хорь не сдержал руки — и сабля заалела от девичьей крови.

— Что ты делаешь? Зачем дивчину убил? — послышался голос Секача.

Хорь не спеша вытер саблю об одежду татарина, сплюнул.

— Змея! Стреляла из лука в наших… Пришлось сначала отца, а потом — ее…

— А-а, вот как!.. Молодец! Это она, стерва, целилась в Арсена… Хорошо, что Когут вовремя заметил и заслонил собой товарища… Теперь у него кровь струей бьет из раны. Жаль будет, если помрет, добрый был казачина!.. Пошли, брат, еще много работы!

Секач побежал к запорожцам, которые уже повсюду теснили охваченных отчаянием защитников крепости. А Хорь, еще не оправившись от страха и мысленно кляня Чернобая, который послал его в этот ад, а сам удрал в Крым к Али, шмыгнул в саклю, чтоб поживиться татарским добром.

Возле Арсена и раненого Когута собрались ближайшие друзья. Арсен осторожно вытащил из груди товарища стрелу. Метелица достал из глубокого кармана штанов плоскую бутылочку с горилкой, насыпал в нее из пороховницы пороха, взболтал и вылил эту жгучую смесь на рану. Потом перевязал чистой тряпицей.

— Хлопцы, отнесите его на лодку, — приказал Звенигора.

Старший Пивненко поднял брата на руки и вместе с Товкачом понес к Днепру. А запорожцы снова ринулись в гущу сражения.

Когда пала и цитадель, кызы-керменский бей заперся с группой воинов в мечети. Из окон, с крыш, с минарета отстреливались они от наседающих казаков.

Одиночные разрозненные янычарские отряды с боем пробивались к мечети и под прикрытием своих стрелков оказывали отчаянное сопротивление казакам.

— Бейте их, детки! Бейте неверных! — загремел среди боя голос Серко. — Не давайте опомниться проклятым!

И «детки», среди которых было немало седовласых бойцов, пренебрегая смертью, неудержимой лавиной теснили врага. Один за другим падали янычары, орошая кровью каменные плиты лестниц, дико кричали турецкие аги и татарские мурзы…

Но не было у них уже силы, которая смогла бы остановить тот натиск, тот боевой порыв, который охватил казаков.

Звенигора со Спыхальским ворвались в мечеть одними из первых. Еще издали, через головы низкорослых татар, Арсен заметил скуластого бея. Его заслоняли собою телохранители. В глазах бея светился неимоверный ужас, лицо тряслось. Бей мечтал исчезнуть, провалиться сквозь землю или хотя бы превратиться в рядового воина. Однако сытое, холеное лицо, а особенно бархатный бешмет выдавали высокое его положение.

— Бей, сдавайся! — крикнул Арсен, размахивая саблей. — Имеешь честь самому Серко сдаться!

Рядом свистела тяжелая сабля Спыхальского. Татары подались назад, прижав бея к стене. В тесноте они не могли свободно орудовать оружием, мешали друг другу. Кто-то из них взвизгнул:

— Урус-Шайтан! Урус-Шайтан!

От этого крика дрогнули защитники мечети. Несколькими сильными ударами Звенигора проложил себе дорогу к бею. Спыхальский прикрывал его с тыла.

Бей выхватил из сверкающих ножен саблю. Должно быть, сегодня она еще не побывала в деле. Скрестил ее с казацкой.

Теперь Арсен уже не видел ничего, кроме лоснящегося одутловатого лица татарского мурзы. В памяти, словно упавшая звезда, мелькнуло воспоминание о невольничьем рынке в Кафе: холодное солнце, мрачное море, полураздетые невольники и свист плетей, падающих на его плечи… Ненависть утроила его силы. В полумраке мечети от ударов сабель брызнули ослепительные искры. Бею некуда было отступать, и оборонялся он неистово и яро. Его сабля ловко отбивала все удары казака. Но, видно, страх сковал сердце ханского вельможи, лоб его густо покрылся каплями пота.

Арсен отступил на шаг и всем телом отклонился назад, намеренно завлекая бея на себя. Татарин невольно подался следом и расслабил далеко вытянутую вперед руку. Арсен неожиданно и сильно ударил снизу. Сабля противника мелькнула в воздухе, перелетела через голову казака и с дребезгом ударилась о каменный пол. Бей смертельно побледнел, отпрянул назад и уперся спиной в стену. Его горла коснулось холодное острие блестящей стали. Но Звенигора в последний миг задержал руку.

— Бей, прикажи своим людям прекратить сопротивление! За это получишь жизнь! Ну!

— О правоверные! Аллах отступился от нас! — хрипло выкрикнул бей. — Приказываю сложить оружие! Сдавайтесь! Сдавайтесь!.. О горе нам, сыны Магомета!..

Сначала ближние к бею сеймены и аскеры побросали сабли. Потом, когда бей повторил свой приказ громче, сдались остальные.

В мечети наступила тишина. Слышалось только тяжелое дыхание многих усталых людей да стоны раненых.

К Арсену подошел Серко. Обнял казака:

— Спасибо, сынку! Я все видел!.. Славную птаху поймал! Молодец! — и еще, раз прижал к груди.

…В полдень, тяжело нагруженная пушками, янычарками, порохом, пленными, казацкая флотилия отчалила от Таваня. На месте крепости остались груды камня, трупы. В небо вздымались черные столбы густого, смердящего дыма.

Подплывая к Сечи, Звенигора обдумывал то, как сквозь турецкие и татарские заслоны и разъезды пробраться в Чигирин. На сердце было тревожно. Опасался не застать Романа. Трауернихт мог за это время вывезти его или замучить. Турки могли ворваться в город и всех пленных вырезать или угнать в неволю, как они сделали три года назад в Каменце. А возможно, просто окружили город так, что и мышь не проскочит.

Десятки мыслей роились в голове Арсена, возникали десятки разнообразнейших предположений. Но все они развеялись в один миг, как только флотилия причалила к сечевой пристани.

Не успел Звенигора сойти на берег, как его позвали к кошевому, который прибыл немного раньше.

Серко стоял в окружении нескольких атаманов, которые водили свои курени на Буг. Перед ним замер на коленях молоденький янычарский ага. В его глазах испуг и мольба.

— Арсен, надо подробно и точно расспросить этого турчонка, — сказал кошевой. — Он, кажется, знает много интересного для нас… Эй, ага, — обратился Серко к турку, — ты уже знаешь, кто я, и убедился, что шутить с тобою не входит в мои намерения. Скажешь правду — будешь жить; сбрешешь — будешь кормить раков в Днепре! Понял?

Арсен перевел.

— Понял, паша!

Серко улыбнулся, услыхав, как величает его турок.

— А если понял, то скажи, куда направлялся твой отряд с обозом раненых и больных из-под Чигирина? Почему вы шли не на Аджидер, а повернули к Днепру?

Турок метнул испуганный взгляд на Серко и атаманов, строго смотревших на него.