с лохматой черной бородой. Стрельба началась, когда он удалился на изрядное расстояние в сторону собора и, обернувшись, мужика уже не приметил — вместо него один отъезжавший экипаж.
— Мужик плечистый, коренастый, лицо загорелое? — перебил Платонов.
— Так точно, — подтвердил надзиратель.
Козлов издал горловой звук, напоминавший кряканье.
— Не трое их было изначально, а четверо, Александр Александрович. Хотя, возможно, мы и сейчас не про всех знаем, — произнес Григорий Денисович перед тем, как выйти на крыльцо.
У лавки собралась толпа любопытных. Вплотную ко входу ее не подпускали городовые. Народ гудел, галдел и, несмотря на грозные окрики стражей порядка, расходиться не спешил.
— Сказывают, семерых порешили из-за брильянтов… Все в масках и верхом на конях, — донеслось до Платонова.
Григорий Денисович воротился в торговый зал, откуда еще не до конца улетучился запах пороха. Переступив через засохшую кровь на полу, коллежский советник вполголоса сказал удрученному Козлову:
— Строжайше запретите разглашать подробности. Никаких имен газетчикам!
— Слухи разлетятся…
— От слухов уже никуда не деться. Пускай думают, что мы знаем меньше, чем на самом деле.
Кого имел в виду Платонов, было ясно без лишних слов. Оставив помощника градоначальника распоряжаться на месте преступления, Григорий Денисович переступил порог служебного помещения. Там, на грубом топчане без матраса, полулежа развалился Михаил Карлович Рихтер, грузный, с усами под канцлера Бисмарка, мужчина лет пятидесяти в расстегнутом сюртуке из английского сукна и атласном жилете. Его галстук сбился набок, воротничок смялся, правая рука бессильно свисала до самого пола. Взгляд коллежского советника почему-то сперва упал на задравшуюся штанину владельца лавки, из-под которой были видны кальсоны. Рихтер, наоборот, будто не замечал вошедшего. Он неотрывно смотрел в потолок.
— Михаил Карлович, я должен задать вам вопрос. Пожалуйста, постарайтесь ответить, — исподволь начал Платонов.
Ювелир содрогнулся всем телом.
— Какой вопрос — кого я подозреваю? Можно подумать, вы не знаете? Моей Леночки больше нет… Они заморочили ей голову, затащили в эту свою революцию, будь она проклята!
Сбивчивый монолог, прерываемый рыданиями, позволил узнать кое-что. Елена была младшей и любимой дочерью Михаила Карловича. Его отец, выходец из Саксонии, принял российское подданство в 1821 году. Крестился по православному обряду, основал собственное дело, женился и обзавелся семьей. Наследнику досталось успешное предприятие, которое он сумел расширить. Один сын стал правой рукой коммерсанта в Петербурге, другой в свои двадцать пять уже представлял интересы компании в Москве.
Умница-дочка, вопреки родительским чаяниям, пошла по другой стезе: поступила в университет в Женеве и занялась изучением европейской литературы эпохи Просвещения. Рихтер-старший не смог противиться ей. В глубине души он надеялся, что за границей Елена встретит порядочного молодого человека из обеспеченной семьи. Столичная учащаяся молодежь ему откровенно претила, многовато в ней было вольнодумства и совсем мало уважения к старшим. Увы, всё сложилось еще хуже, чем опасался Михаил Карлович.
Авторы эпохи Просвещения, похоже, внушили дочери то, от чего она вроде бы уехала. К тому же, по ее более позднему признанию, судьба свела девушку с соотечественниками-эмигрантами. Елена безапелляционно величала их голосом правды и совестью нации. Наслушавшись этой совести, она в минувшем году самовольно бросила учебу и вернулась в Россию — бороться, Господи прости, за страдающий народ. Продолжением борьбы стали курсы при медико-хирургической академии (высшие учебные заведения империи были закрыты для женщин).
— Зачем ей это было? Зачем? Чего не хватало? Медицины вдруг захотелось…
Тяжко вздыхая и прихлебывая воду из стакана, принесенного надзирателем, Михаил Карлович поведал, что Елена, посещая курсы, свела дружбу с сомнительной публикой. Бегала в какой-то кружок, слушала всяких болтунов. Он верил, что дочь образумится, убеждал не пороть горячку, видеть жизнь в ее многообразии.
— О кружке она что-нибудь рассказывала? Где находится, кто еще туда ходит из знакомых? — ввернул Платонов между вздохами и всхлипами.
— Нет, совсем ничего. Потом вообще перестала со мной разговаривать, целыми днями пропадала, — выдавил из себя глава компании «Рихтер и сыновья».
— Когда перестала, Михаил Карлович?
— Где-то с Рождества.
Больше ничего полезного раздавленный Рихтер не сообщил. Деликатно откланявшись, Григорий Денисович вышел мимо городовых на тротуар, где еще гомонили зеваки, и размеренно зашагал прочь, держа путь к Сенатской площади. Вооруженное ограбление на Новой Исаакиевской дало ему обильную пищу для анализа.
— Прежде всего, я хочу знать, как давно господин Владыкин стал посещать ваш милый дом.
С этих слов началась основная часть беседы Платонова с Мураховской прошлым вечером. У Софьи Викторовны, видимо, все было учтено, потому что она ответила сразу:
— Очень давно. Почти сразу после того, как мы открылись.
— Какой это год?
— Самый конец шестьдесят восьмого или начало шестьдесят девятого.
— У Владыкина были какие-то нетривиальные предпочтения?
Хозяйка особняка на Литейном слегка прищурилась.
— Отчего вы так решили?
— Я думаю, обыкновенное посещение борделя не так уж сильно скомпрометировало бы Петра Константиновича. С кем не бывает, знаете ли. Его должны были шантажировать чем-то особенным, — невозмутимо пояснил Григорий Денисович.
Слово «бордель», кажется, чуть покоробило Мураховскую. Она даже сочла нужным поправить позднего гостя.
— Мы называем это салоном. Мои клиенты платят за приятное общество не первых встречных особ.
Коллежский советник будто не расслышал ее.
— Всё-таки что насчет пикантных подробностей?
— Он предпочитал помоложе, — сухо ответила Мураховская.
— Насколько моложе?
— Лет четырнадцати или пятнадцати.
— Часто бывал?
— Раз в две-три недели.
— Дорого ему обходились ваши удовольствия? Скажем, за один визит?
Помещица из Гродненской губернии сказала сумму. Григорий Денисович потер переносицу.
— Неудивительно, что пришлось заложить имение… А клиенты знают друг друга?
— Что вы! — репутация салона явно была дорога Софье Викторовне. — Всё конфиденциально.
— Свой… э-э… состав откуда берете?
— Девушки только из приличных семей. Есть даже известные фамилии. Понимаете, — Мураховская бережно сняла щипцами нагар со свечи, — они приезжают сюда не только за деньгами. Ощущения тоже важны. Хочется познать новое, заглянуть поглубже в себя и других.
— Ну, а вы, Софья Викторовна, для чего этим промыслом занялись? Ваши земли вас больше не кормят? Покойный супруг оставил кучу долгов? Если не
