— Ага!
— Кажется, он встретил там иностранку, прекрасную как утренняя заря, испанку, по-видимому, и влюбился.
— А как имя этой женщины, ты знаешь?
— Ее зовут донья Манча. Она сестра архитектора брата короля.
Кардинал нахмурился и стал перелистывать таблички, покрытые таинственными письменами, которые разбирать умел он. один.
— Как зовут этого архитектора? — спросил он, перевернув несколько табличек.
— Дон Фелипе д'Абадиос.
— Да, тот самый, — прошептал кардинал, видимо, нашедший какие-то записи относительно фаворита Гастона Орлеанского.
— А где сейчас, — спросил он, — эта расчудесная донья Манча?
— Она осталась в Шамборском замке.
— Прекрасно! Король завтра едет на охоту?
— Да, он предупредил об этом его высочество.
В глазах кардинала мелькнула молния.
— Ну вот, теперь король в компании со своим братцем вступает в заговор против себя самого!
И, поглядев на де Морвера, спросил:
— Ты ведь из окрестности Амбуаза?
— Да, монсеньор. Моя матушка живет в двух лье от Амбуаза, в крохотном имении, составляющем все ее состояние.
— И как давно ты ее не видел?
— Два года, монсеньор.
— Хотел бы ее увидеть?
— Ах, конечно, монсеньор, — ответил мальчик.
— Я даю тебе отпуск на четыре дня.
— Но, — возразил де Морвер, — король меня хватится…
— Я беру все на себя.
— И я завтра могу ехать?
— Нет, не завтра, а сегодня вечером. Ты только заедешь в Амбуазский замок и вручишь королеве записку, которую я тебе дам.
И кардинал тут же написал записку Анне Австрийской, о которой король, казалось, думал не больше, чем о турецкой или китайской принцессе.
Через час Марк уже скакал по Амбуазской дороге, везя письмо и тяжелый кошелек, потому что кардинал щедро платил за услуги, которые ему оказывали.
Глава 7. Король развлекается
На следующее утро король встал очень рано. Как и накануне, он надел охотничий кафтан и натянул замшевые сапоги. Месье, уже давно одетый, при сапогах и шпорах, присутствовал при туалете короля.
— Ах, поспешим, господа, — сказал Людовик. — Если через десять минут мы не будем сидеть на конях, явится господин кардинал и начнет меня утомлять делами королевства и требовать моей подписи под тысячей указов и ордонансов.
— Сир, — прошептал Габриэль де Сабран, пристегивая плащ короля, — может быть, и так уже слишком поздно.
И вправду, Людовик состроил ужасную гримасу, потому что на пороге комнаты появилась красная тень кардинала.
— Государь, — произнес вошедший, — простите мне, что я позволил себе явиться пожелать вам удачной охоты. Вот уже два дня, как я не имел счастья видеть ваше величество, и я поспешил осведомиться о его здоровье.
— Благодарю, господин кардинал, но, как вы сами видите, я сегодня охочусь и не имею времени заниматься делами.
— Э, сир, — добродушно воскликнул кардинал, — да кто же говорит о делах вашему величеству? Благодарение Богу, королевство спокойно, общество благоденствует и уж, конечно, король Франции приехал в Блуа не делами заниматься, а, напротив, отдохнуть от утомительной политики.
Эти льстивые речи кардинала повергли короля в некоторое недоумение.
— Как, — спросил он, — ваше преосвященство совершенно во мне сегодня не нуждается?
— Зачем утомлять ваше величество разными пустяками?
— Значит, я могу весь день охотиться?
— Конечно, сир! И сегодня, и завтра, и последующие дни.
— Ну превосходно, — произнес Людовик, — воистину, ваши враги клевещут на вас, когда утверждают, что вы ужасный первый министр для своего несчастного государя.
Кардинал поклонился, сделал шаг к двери, потом обернулся.
— Сир, — произнес он, — сказав только что, что вам совершенно нечего сделать в замке Блуа, я, может быть, несколько преувеличил.
Король нахмурился, а Ришелье продолжал:
— Ваше величество унаследовали от своего предка короля Святого Людовика великое чувство справедливости, и слава об этом так распространилась, что один дворянин обратился ко мне с просьбой, чтобы ваше величество разобрали тяжбу, возникшую между ним и его сестрой.
— Кто этот дворянин? — спросил король.
— Это сир Юбер Готье де Бовертю, бывший капитан гвардейцев покойного короля Генриха IV.
— Но я его, черт возьми, знаю, и его сестру тоже! — воскликнул Людовик. — Это не та барышня, которая…
Кардинал улыбнулся.
— Как, — промолвил он, — разве с мадемуазель де Бовертю была какая-то история?
— Хе-хе, — хмыкнул Людовик, — кажется, я припоминаю кое-какие слухи, которые можно было когда-то слышать о ней при королевском дворе. Ведь кажется, мадемуазель де Бовертю была фрейлиной?
— Да, сир.
— А теперь у нее какие-то разногласия с братом?
— Да, относительно имения их родителей. Сир де Бовертю ссылается на права первородства, желая сохранить поместье и имение родителей нераздельными. Мадемуазель де Бовертю требует себе половину. Оба решили представить этот спорный вопрос на суд вашего величества.
— И хорошо сделали, — ответил король.
— Тогда в какое время вашему величеству будет угодно назначить им аудиенцию?
— Где они?
— В своем поместье, в двух лье отсюда.
— Хорошо, господин кардинал, пригласите их сюда сегодня вечером. После ужина я их выслушаю.
Кардинал поклонился и вышел.
— Уф! — пробормотал Людовик. — Нынче утром мне повезло. По коням, господа!
И король отбыл в Шамбор. На этот раз Месье привез охотничий экипаж из Блуа, а дон Фелипе приказал, чтоб на заре подняли оленя. Но, хотя король и был страстным охотником. он выслушал донесение весьма рассеянно. Все дело в том, что на месте встречи охотников присутствовала прекрасная донья Манча. Она сидела на своем великолепном испанском жеребце, которым она управляла с необычайным изяществом. Людовик улыбнулся ей и направил к ней своего коня.
Охота была великолепна и проведена по-королевски. Король скакал прямо следом за сворой, а донья Манча слева рядом с ним.
Олень напился из большого пруда и тут же повернулся мордой к своре, готовясь дорого продать свою жизнь. Но Людовик соскочил с коня и прикончил его ударом охотничьего ножа; потом он отрезал у оленя левую ногу и поднес ее покрасневшей донье Манче.
В это время с громкими звуками рога подскакали Месье и свита короля. Гастон Орлеанский, наклонившись к дону Фелипе д'Абадиос, сказал ему на ухо, указывая на донью Манчу:
— Ну, теперь только от нее зависит, станет ли она королевой с левой руки.
