— Да, сир, внучатая племянница, мадемуазель де Плесси, которую я только что выдал замуж за одного бретонского дворянина, господина Плело.
— Это прекрасно; тогда, может быть, этот болван Лоредан ошибся?
— В чем, сир?
— Он принес мне серьги, предназначавшиеся для вас?
— Нет, сир, — ответил Ришелье, — я не настолько богат, чтобы делать моей племяннице подобные подарки. Я заказал эти серьги от имени вашего величества и надеялся, что ваше величество…
— Их подарит вашей племяннице?
— О, что вы, сир, вовсе нет, но…
— А тогда кому же?
Улыбка сошла с лица Ришелье. Кардинал снова стал тем жестким государственным человеком, перед которым трепетали все, даже его августейший хозяин.
— Сир, да простит меня ваше величество, но для того, чтобы объяснить вам, для чего я заказал эти серьги, я вынужден буду побеседовать с вами о важных вещах.
Король в свою очередь посмотрел на часы.
— Ну а вы уверены, господин кардинал, — спросил он, что сир и мадемуазель де Бовертю приедут?
— Я могу поручиться за это вашему величеству.
Король вздохнул.
— Ну что же, я слушаю вас. Все равно, — что о политике говорить, что о чем-нибудь другом.
— Сир, — продолжал Ришелье, — ваше величество все последнее время жили несколько в отдалении от семьи…
— Да нет, господин кардинал, я как-то этого не заметил.
— Вашему величеству пошел тридцать восьмой год.
— Да, верно. Как время-то идет, господин кардинал!
— А трон не имеет наследника…
Король нахмурился.
— Ах, господин кардинал, — сказал он сердито, — вы опять будете со мной говорить о королеве?
— Но, сир…
— И вы неправы, господин кардинал. Королева покинула двор без моего разрешения и отправилась жить в Амбуаз… Ну что же, пусть там и остается!
— Простите меня, сир, но я подумал…
— Что подумал?
— О том, что от Амбуаза недалеко до Блуа.
— И вы рассчитываете, что я поеду повидать ее?
— В этой надежде, сир, — смиренно ответил кардинал, — я и заказал эти серьги…
Король расхохотался во все горло, что вообще-то было Для него непривычно.
— Господин кардинал, вы плохо все продумали.
— Как так, сир?
— И ваши серьги попали по другому назначению. Я их сегодня же вечером подарил…
Ришелье принял наивный вид.
— Ваше величество решили помириться с мадемуазель де Отфор?
— И вовсе нет, — ответил король. — Я подарил серьги донье Манче.
— А кто такая донья Манча, сир?
— Прекрасная и в высшей степени любезная женщина, которая охотится на оленя, как сама богиня Диана.
— Ах, вот как! — совершенно равнодушно произнес Ришелье.
Король второй раз взглянул на часы. Было половина одиннадцатого.
— Не находите ли вы, господин кардинал, — произнес король, что сир де Бовертю несколько злоупотребляет моим терпением?
— Он приедет, сир, не сомневайтесь. Может быть, все-таки партию в шахматы?
— Хорошо, — безрадостно согласился король.
Ришелье позвал слуг. Двое пажей установили шахматную доску.
Людовик страстно любил играть в шахматы, особенно с кардиналом, который был очень сильным противником. Садясь за шахматную доску, Людовик подумал, что свидание он назначил на полночь, а сейчас только половина одиннадцатого. Партия же в шахматы с кардиналом никогда не продолжалась более трех четвертей часа.
Расставляя на доске фигуры, Ришелье обменялся быстрым взглядом с одним из своих офицеров, в эту минуту как раз появившимся на мгновение на пороге двери, к которой Людовик сидел спиной.
Партия началась; кардинал, несомненно преднамеренно, сделал одну за другой две ошибки, вследствие чего король сразу же получил значительное преимущество.
Когда Людовик проигрывал, то испытывал такое разочарование, что отталкивал доску и говорил:
— Господин кардинал, вам несомненно помогает сам дьявол; это нечестная игра.
И никогда в этом случае не хотел отыграться. Когда же он выигрывал, то напротив, настроение у него поднималось, в он предлагал кардиналу взять реванш. На этот раз кардиналу был поставлен мат за двадцать минут.
— Ах, господин кардинал, — сказал Людовик, — вас уж слишком одолевают политические заботы. Ну как, может еще одну партию?
— Охотно, сир, — ответил кардинал.
И они начали новую партию. Но, несколько минут спустя, один из гвардейцев доложил о сире и мадемуазель де Бовертю.
— Ах, честное слово, — воскликнул король, увлеченный игрой, — они прекрасно подождут, пока я закончу партию.
На этот раз кардинал затянул игру; он не дал так легко себя победить, и партия продолжалась целый час. Когда король объявил мат, пробило без четверти двенадцать.
«Ах, черт, — подумал Людовик, — а мне еще скакать два лье. Ба! У моего братца герцога Орлеанского кони добрые, а донья Манча меня подождет несколько минут.»
И в покои ввели сира и мадемуазель де Бовертю. Эти двое, почтительнейше склонившиеся перед его величеством, являли собой два ярчайших образца провинциального дворянства того времени.
Брат был крупным и крепким мужчиной лет сорока восьми, широкоплечим, с сединой на висках, загорелым; шел он прямо, голову нес высоко и был несгибаем, как швейцарский гвардеец.
Мадемуазель де Бовертю было около сорока лет; лицо ее хранило следы замечательной красоты; во всем ее облике было что-то бесконечно печальное и поникшее; одета она была в траур.
— Насколько мне известно, — сказал им король, — вы хотели бы, чтобы я рассудил ваш спор. Говорите, господин де Бовертю. Позже мы выслушаем вашу сестру.
— Сир, — сказал дворянин, — мы с сестрой всю жизнь прожили в добром согласии в родительском имении. Но однажды мне пришло в голову, что я должен жениться, и с тех пор у нас пошли раздоры и ссоры.
— Так вы женаты? — спросил король.
— Нет, еще нет, но я жду только решения вашего величества. Королю, конечно, известно, что закон требует, чтобы мужские потомки были нераздельными владельцами земель, поместий и прочего имения, составляющих достояние знатной семьи. Но с тех пор, как я решил жениться с единственной целью не дать угаснуть моему роду, моя сестра, вместо того, чтобы остаться жить с нами, хочет разделить в равных долях все имущество, которое нам оставил наш покойный отец.
— Как, как? — переспросил король. — Но мне кажется, что мадемуазель де Бовертю не совсем в своем праве.
— Сир, — ответила она, — если ваше величество окажет мне милость выслушать меня, то может быть, ему будет угодно изменить свое мнение.
— Ну что же, говорите, сударыня, я вас слушаю.
