и потеряли много крови, — достаточно резко возразил рыцарь Лионский. — Мы и так рисковали вашей жизнью: не окажись у Седого Волка этого китайского порошка, вы бы погибли.
— Он прав, Ричард, — вмешалась Элеонора тем повелительно-ласковым тоном, который всегда обезоруживал ее непокорного сына. — Лучше проводи меня в замок — что-то я себя переоценила... Старею. Мессир Седрик! Вы останетесь с нами.
Старый рыцарь улыбнулся, и не подумав обижаться на выбор королевы.
— С радостью, миледи, с радостью. Пускай молодежь гоняется за остатками этой нечисти. А по мне лучше отыскать в здешнем погребе хорошего винца. Кстати: а куда делся управляющий? Он ведь был правой рукой Парсифаля. Его нельзя упускать!
— Управляющего никто не видел, — ответил один из слуг замка, с самого начала примкнувший к крестоносцам. — Надо поискать среди убитых, но думаю, он успел удрать. Такая крыса — через щель пролезет! А жаль. Сам бы придушил! Кстати о крысах. Покуда тут творились все эти поганые дела, в замке этих тварей развелось — проходу нет. И собаки будто взбесились: рычат, норовят укусить. Одно слово — нечистая сила.
Эдгар, уже сидевший в седле, обернулся к своему «оруженосцу»:
— Мария! Пожалуй что останься и ты. Разберись с собаками — я вовсе не хочу, чтобы они покусали герцогиню, когда та приедет. Или детей, не дай Бог! Оставайся!
— Слушаюсь, сир! — со вздохом ответил «малыш Ксавье».
— А заодно, — заметил Львиное Сердце, — зашьешь мне рану. Матушка и сама это отлично умеет, но так, как у тебя, ни у кого не выходит.
Рыцари и воины, разделившись на два отряда, ускакали в разных направлениях, и во дворе замка Брабант остались лишь несколько слуг из прежней охраны, король Ричард, его мать и юная жена рыцаря Лионского.
Теперь, когда все было кончено, Львиное Сердце почувствовал, что его рана довольно серьезна. Левая рука налилась мучительной болью и тяжестью, и он уже не мог ею двигать. От потери крови звенело в ушах.
— Холодно! — передернув плечами под шерстяным плащом, проговорила Элеонора. — Думаю, ночью ударит мороз.
— Ну и хорошо! — отозвался Ричард. — Дороги будут лучше. Я собираюсь через день-два отправиться в Англию. Только отдохнем немного, и в путь. Страшусь даже думать, что может наделать без нас с тобой мой придурковатый братец!
Королева не успела ответить сыну. За воротами, которых в суматохе никто не догадался закрыть, послышался конский топот. Мост тоже был еще опущен, и всадник беспрепятственно въехал во двор. Это оказался незнакомый рыцарь, в высоком шлеме с железными рогами и в белом тамплиерском плаще.
— Ну, привет тебе, король! — хрипло гаркнул он, осаживая коня прямо перед Ричардом, но не сходя с седла. — Вижу, никакая сила тебя не берет, даже дьяволу с тобой не совладать! Ну так я попробую. Узнаешь меня?
Львиное Сердце мог разглядеть под шлемом только глаза да нижнюю часть лица рыцаря, но почти тотчас узнал эту багровую физиономию.
— А, старый знакомый! — рассмеялся король. — Любитель грабить безоружных и оскорблять закованных пленников. Ты, выходит, не явился на черную мессу? Дьявол попомнит тебе такое невнимание! Вот, матушка, будь знакома: этому парню я расквасил рожу в тот день, когда меня пытались увезти из Гогенау в Брабант.
Физиономия рыцаря Гансйорка сделалась уже не багровой, а почти свекольной. Он непристойно выругался, нимало не смущаясь присутствием королевы, и взялся за рукоять меча:
— Ты забыл, наглый англичанин, что я — рыцарь?! Забыл, что ты оскорбил меня при всех? Я ехал сюда посмотреть, как тебя выпотрошили, но коли уж все вышло не по-нашему, я просто расшибу твою башку!
— Попробуй! — Ричард обнажил меч и на всякий случай прикрыл собою мать и Марию. — А с коня-то, может, все же сойдешь? Я ведь не в седле.
— Нет, стойте! — резкий голос Элеоноры заставил замереть даже пылающего яростью германца. — Вы что, с ума сошли оба? Ричард, если ты нанес этому рыцарю оскорбление, его право требовать с тебя ответа. Но вы, господин рыцарь, должны бы помнить, что он — король и вам не пристало вызывать его на поединок.
— А мне плевать, кто он! — вновь рявкнул Гансйорк, но теперь уже не так нагло и уверенно — удивительные чары королевы действовали даже на него. — Из уважения к вам, благородная дама, я не стану прямо вот так его убивать. Но вызвать имею право. Пускай отвечает!
С этими словами он сорвал с руки перчатку из толстой заскорузлой кожи и швырнул к ногам короля.
Ричард побледнел, и трудно сказать, от чего больше — от гнева или от слабости, все сильнее накатывавшей на него. Тем не менее он уже хотел нагнуться и поднять перчатку, однако Элеонора вновь его остановила:
— Ты ранен. И драться не можешь.
— Могу! — огрызнулся он и собрал последние силы, чтобы не пошатнуться.
— Не можешь. И твой противник прекрасно это видит.
Гансйорк сжал кулаки:
— Я рыцарь из свиты императора. И нанесенное мне оскорбление можно смыть только кровью. Или пускай дерется он, или кто-то должен его заменить!
— Могу и я, — Элеонора безо всякой насмешки смотрела на германца своими изумрудными глазами. — На мечах у меня вряд ли получится, но оружием поединка может быть и лук. Здесь я мало кому уступлю.
— Ну, это уже слишком! — крикнул Гансйорк и снова выругался.
— Позвольте мне, королева!
Эти слова произнес Седрик Сеймур. Во время перепалки он стоял чуть в стороне, слушая с деланным безучастием, однако теперь выступил вперед и, легко нагнувшись, подобрал перчатку.
— Копья у меня нет, — продолжил он. — Да, кажется, и у вас тоже. Но при мне мой конь,
