семейства Полубинских.* * *
В Трохимовичах у переправы творилось то же, что и в Зельве: от самого поворота с большака до переправы, на протяжении четырех километров в несколько рядов стояли сотни и сотни машин.
Начальник штаба генерал Ляпин, проклиная все на свете, снова пересел в танк. Танк двинулся к переправе поодаль от скопища машин, а по следам его гусениц пошла штабная колонна. Только так можно было подобраться к мосту. Чтобы как-то организовать это машинное стадо, пришлось создать подобие комендатуры. Пограничники встали на ключевые посты с суровыми лицами и автоматами на боевом взводе. Этого оказалось достаточным, чтобы шоферы не выпихивали друг друга из очереди. Теперь каждый из них безропотно ждал, кем решится его судьба – немецкими летчиками или советскими пограничниками? Не повезет – бомбу тебе в кузов, повезет – пограничник махнет флажком: проезжай на тот берег с того света, или почти что с того…
И снова возле моста через Щару Голубцов и его спутники обнаружили уже знакомые им немецкие танкетки и мотоколяски – все искореженные, обгорелые, как и на взлетной полосе в Куриловичах. Следы боя были очень свежи. Скорее всего это была группа того самого авиадесанта, которая порезвилась на аэродроме. Теперь они попытались захватить переправу в Трохимовичах, но неудачно. Их отогнали. Переправу уже не раз бомбили «юнкерсы», и воронки были очень глубокими. Генерал Карбышев хладнокровно обмерял их шагами:
– Похоже, тысячекилограммовки бросали.
Бутон бесстрашно нырял в эти кратеры и внимательно обнюхивал, наверное, чуял запах взрывчатки… Понимал ли он, что эта раненая земля пахнет смертью?
Только к вечеру, штабная колонна, не досчитавшись пяти-шести машин, переправилась через Щару. Две радиомашины во главе с полковником Хватовым оставались еще в Трохимовичах. Не оказалось броневика Голубцова и танка с Куликом. Они остались наводить порядок на переправе, и Голубцов обещал, что как только все наладится, они быстро догонят колонну. Колонна же двинулась по намеченному командармом маршруту в Молчадь. Голубцов растасовывал колонны, как простой регулировщик, он спасал свою армию, пытался сохранить то, что еще от нее оставалось. Он не вел в бой свои дивизии, он уводил своих людей от боя, от неминуемого разгрома, от поражения. Он готов был руками вытаскивать каждую машину – только бы подальше от этих клятых болот и топких рек!
Тем временем полковник Хватов все еще пытался оправдаться в глазах командарма. Пока шла переправа, он отогнал свои радиомашины на околицу Трохимовичей и поднял антенны. Вдруг откликнется штаб фронта или хотя бы какой-нибудь корпус? Но эфир шипел, трещал, посвистывал, выдавал стрекот морзянки, порой прорывались голоса немецких дикторов… Москва молчала.
– Эй, друзья, помощь нужна?
В крытый кузов запрыгнул ладный майор с эмблемами связиста. Если «крылышки» авиаторов шутники называли «мухами», то «крылышки» связистов с молниями и красной звездочкой в центре, шли как – «раздавленные мухи». Майор был с родными «раздавленными мухами».
Хватов хотел спросить его насчет запасных батарей, но не успел – широкое лезвие десантного ножа вошло прямо в сердце. В соседней радиомашине точно так же – бесшумно – разделались с его заместителем и радистом. Потом диверсанты прикончили дремавших в кабинах водителей и тихо исчезли, растворившись в общем потоке военного люда…
* * *
Деревню Молчадь Ляпин легко отыскал на карте. Вот она, родимая, на берегу одноименной речки с таким же загадочным названием. От нее до опасной трассы Барановичи – Минск оставалось рукой подать. Это был последний рубикон на пути армейского штаба. Пересечь бы это шоссе и эту железную дорогу, а там карта обещала оперативный простор…
Дождавшись полной темноты, Ляпин повел колонну на Молчадь. Голубцов и маршал Кулик обещали нагнать штабные автобусы к рассвету. Двигались наощупь, без фар, и главное, без подсветки луны, поэтому вместо намеченных сорока километров прошли только третью часть пути. Темп марша снижали многочисленные мостки и мостики, большой частью кем-то умело разрушенные. Приходилось останавливаться, валить прибрежные деревья и заново налаживать переправу. При всем при том колонну и справа, и слева сопровождали немецкие диверсионно-разведывательные группы. Время от времени они выпускали ракеты в сторону движения колонны. Никто их не ловил, не до них было, и они, конечно же, наглели.
Ближе к рассвету от земли, лугов, полян и полей поднимался белесый туман.
Пропустив большую часть скопившихся войск, Кулик и Голубцов бросились догонять свою колонну. Танк шел ходко и плавно. Ему не мешали разбитые машины, «тридцатьчетверка» их просто спихивала правым-левым бортом, сминая собственные надгусеничные полки-«крылья», и снова катила вперед. Кулик и Голубцов стояли в большом вырезе башенного люка и смотрели то вперед, то по сторонам. Обоих радовало одно и то же чувство – только что хорошо проделанной работы, обоих тревожила полная неизвестность впереди.
– А знаешь, что, Дмитрич, – сказал Кулик. – Вот вернемся в Москву, поедем ко мне на дачу. Шашлычок пожарим. С женой познакомлю. У меня жена всем женам жена! Двадцать два года! Огонь!
Голубцов улыбался:
– Ну, если можно будет, я тогда и свою захвачу, Анну Герасимовну.
– Отчего ж не можно. Обязательно захвати. Нам без жен никак нельзя. Наши жены – пушки заряжены!
Этот мирный разговор, как нельзя лучше снимал тоску их нынешнего бытия.
– А если получится, то и с товарищем Сталиным познакомлю, – поднимал планку Кулик.
– Ну, об этом я и не мечтаю.
– А чего особенного? Он к нам в наркомат часто заглядывает. Подведу, представлю: «Вот товарищ Сталин, образец современного полководца: и в поле воин, и в науках – академик».
– Каков воин в поле – это еще товарищ Мехлис определит. А насчет академика тоже рановато. Я еще докторскую не написал.
– Напишешь, какие твои года? Вот вернемся в Москву и напишешь…
Но, чтобы вернуться в Москву, надо было добраться хотя бы до Молчади…
В Молчади выяснилось, что две хватовские радиомашины так и не прибыли к месту сбора. Пропал куда-то и штабной хозвзвод во главе со старшиной Барашом. Может, к санитарному обозу прибился? Да не похоже это на расторопного
