Мисс Оссультон и мистрисс Лессельс ожидали возвращения Сесилии с величайшим нетерпением; они не знали, что думать о ее продолжительном отсутствии, а сами не осмеливались выйти на палубу. Мистрисс Лессельс хотела было идти, рассчитывая, что если эти морские разбойники в самом деле так неукротимы, свирепы и кровожадны, как говорила Лиза, та чем скорее их неукротимость, свирепость и кровожадность совершатся, тем лучше, но мольбы и крики старой Оссультон остановили ее. Спокойный вид, с каким посланница «Корсара» вошла в каюту, ободрил вдову; тетка бросилась на шею Сесилии и, всхлипывая, едва могла выговорить:
— Что они с тобой сделали, моя бедная, бедная Сиси?
— Ничего, тетушка, — ответила мисс Сесилия, — Какие они разбойники!.. Да они совсем не разбойники! Капитан чрезвычайно вежлив и говорит, что с нами будут обращаться с уважением, если только мы будем исполнять его приказания; если же нет…
— А если нет, так что? — вскричала старая дева, хватая свою племянницу за руку.
— Он уморит нас голодом и не выпустит отсюда.
— Боже, умилосердись над нами! — вскричала мисс Оссультон с новым всхлипыванием.
Сесилия подошла к мистрисс Лессельс и сообщила ей потихоньку все, что узнала. Вдова убедилась, что им, действительно, нечего опасаться грубостей и обид, и, продолжая разговаривать о происшествии, обе они наконец рассмеялись. Идея, что все эти изнеженные франты превращены в смогглеров, казалась им до такой степени забавной, что они не могли не хохотать. Сесилия и очень рада была не открывать ничего своей надменной тетке: ей хотелось напугать мисс Оссультон до такой степени, чтобы та навсегда лишилась охоты кататься на яхте вместе с нею, а мистрис Лессельс радовалась случаю помучить старую деву за многие свои обиды. Она особенно хотела полюбоваться на нового лорда Бломфильда и нового мистера Оссультона. Между тем, они еще не завтракали, и теперь, когда ужас их уже прошел, чувствовали себя препорядочно голодными. Лиза отправлена была к буфетчику с поручением достать чаю и кофе, и передала дамам ответ, что завтрак готов и его светлость лорд Бломфильд изволит ждать их.
— Нет, нет, — сказала мистрисс Лессельс. — Я не пойду, не познакомившись с ним наперед.
— И я также не пойду, — сказала Сесилия. — Я напишу ему. Мы получим завтрак сюда.
Она написала карандашом следующее: «Мисс Сесилия Оссультон, свидетельствуя свое почтение лорду Бломфильду, имеет честь уведомить, что дамы чувствуют себя не совершенно здоровыми после тревоги утра; они надеются, что его светлость извинит их, если они не придут разделить с ним завтрака, но будут иметь честь встретить милорда за обедом или, прежде этого времени, на палубе».
Милорд не замедлил ответом, и буфетчик явился с завтраком в дамскую каюту.
— Что, Меддокс? — спросила мисс Сесилия. — Каково ты ладишь со своим новым господином?
Буфетчик посмотрел, заперта ли дверь, и ответил отчаянным голосом:
— О, мошенник, велел изжарить к обеду половину всех наших куропаток и два раза грозился бросить меня в море!
— Ты должен ему повиноваться, или он в самом деле это сделает. Пираты — ужасные люди. Будь внимателен и служи ему так же, как моему отцу.
— Хорошо, хорошо, мисс, я буду ему служить, только придет же и наше время. Это просто разбой, и я охотно пройду пешком пятьдесят миль, чтобы видеть его на виселице.
— Буфетчик! — закричал Пиккерсджилль из каюты.
— Боже мой! Неужели он меня слышал?.. Как вы думаете, сударыня, слышал ли он?
— Перегородка очень тонкая, а ты говорил громко, — сказала мистрисс Лессельс. — Ступай к нему скорее.
— Простите, мисс!.. Простите, сударыня!.. Я, может быть, вас больше не увижу, — проговорил Меддокс, дрожа всеми членами и спеша явиться на грозный зов.
Старая мисс Оссультон не дотрагивалась до завтрака, но Сесилия и мистрисс Лессельс ели с большим аппетитом.
— Как неприятно сидеть здесь взаперти! — сказала мистрисс Лессельс. — Пойдем наверх, Сесилия.
— Вы меня оставляете? — вскричала старая мисс Оссультон.
— При вас останется Лиза, тетушка. Мы идем убеждать этих тиранов, чтобы они нас высадили на берег или убили.
Мистрисс Лессельс и мисс Сесилия надели шляпки и вышли на палубу. Лорд Бломфильд поклонился весьма вежливо и просил быть представленным прекрасной вдове; потом он подвел дам к стульям и вступил с ними в разговор о разных предметах, который в глазах Сесилии и ее подруги имел прелесть новизны. Его светлость рассказывал о Франции, описывал ее города, показывал им различные мысы, заливы, деревни, мимо которых они тогда проходили, и приправлял все это остроумными шутками и забавными анекдотами. Не прошло двух часов, как дамы, к крайнему своему удивлению, увидели себя увлеченными приятной и разнообразной беседой капитана контрабандистов и часто от души смеялись его остротам. Они одушевились смелостью и вполне поверили, что его единственное намерение было выгрузить свои кружева, отомстить за себя и посмеяться. Ни одно из этих трех преступлений не кажется уголовным в глазах прелестного пола, а Джек был красивый мужчина с отличными манерами и умел искусно завести и поддержать разговор; кроме того, ни он, ни Корбет не обращались к дамам иначе, как с величайшей почтительностью.
— Помните, милорд, — сказала ему наконец вдова, — что вы внушили нам доверие к себе вашим честным словом.
— Так вы делаете мне честь верить моему слову?
— Я вам не верила, пока вас не увидела, — ответила мистрисс Лессельс. — Но теперь я твердо убеждена, что вы сдержите свое слово.
— Вы поощряете меня к этому, сударыня, — сказал Пиккерсджилль, кланяясь. — Мне было бы чрезвычайно прискорбно потерять ваше одобрение, а тем более сделаться его недостойным.
Дела на яхте шли как нельзя лучше.
Мисс Сесилия спустилась в каюту посмотреть, не оправилась ли ее тетка, а госпожа Лессельс продолжала на палубе разговор с Пиккерсджиллем. Джек принялся защищать свое поведение в отношении к лорду Бломфильду, и мистрисс Лессельс не могла не убедиться, что тот был кругом виноват. В продолжение разговора она намекнула на ремесло Джека, которое, по ее мнению, было недостойным его воспитания.
— Вы, может быть, не поверите мне, сударыня, когда я вам скажу, что я, Джек Пиккерсджилль, смогглер, имею такие же прекрасные гербы, как и лорд Бломфильд. Я известен на этих водах не под настоящим своим именем. Я, конечно, мог бы избрать для себя другое поприще, более согласное с моим происхождением, но мне нравится дикая и удалая жизнь, которую я веду, начальствуя над своими молодцами. Что мне делать в нашем английском обществе, где величайшее преступление есть бедность? Ежели мне посчастливится, и я разбогатею, я приму снова свою настоящую фамилию, и тогда вы, может быть, встретите меня в вашем кругу. Если заблагорассудите, можете лаже сказать всем, что этот господин перевозил кружева мимо таможни.
