он снова почувствовал себя настоящим, живым и теперь будто очнулся от долгого сна. Явь оказалась ясной, холодной и свежей, но не менее сложной, чем сон. Амброзий рассеянно трепал своего старого коня по гриве, а в голове его была тишина. Он не знал, о чем теперь думать, постоянная ругань пленного сакса, идущего за ним связанным от самой деревни, не очень-то его развлекала. Уна, ее сестра — его, Амброзия, возможный сын — а теперь еще все это, он не знал, что делать с этим ворохом знаний, а потому всю дорогу сквозь зубы свистел одну и ту же бесконечную песню. Снова и снова. Утер должен это услышать. Он все же его младший брат. Его защитник. Его спаситель. А потом они будут думать, эта задачка не для одной головы. Конь всхрапнул, и он снова погладил его белоснежную морду и внутренне содрогнулся. О да, Утеру будет что на это ответить…
— Передай своему командиру, что его брат вернулся. Мне нужно видеть его. Это срочно, так и скажи, пусть приходит сразу ко мне. — он бросил поводья одному из солдат. — И скажи кому-то почистить коня. Этого же, — он кивнул на пленного сакса. — Посадите туда, где прежде был Гилдас. Еще немного и мы отстроим здесь постоялый двор…
Тяжелым шагом он прошел прямо к себе. Сбросил грязный плащ, покрытый пылью и лошадиным потом. Он нашел чистую рубаху, ополоснул лицо ледяной водой. Ощущение удавки на шее пропало, но легче не стало. "Что я скажу ему, — ему было смешно. — как вообще подобрать для такого слова." Но Амброзий обманывал себя самого, и обман его был намеренным. Злость, неверие, ярость — они закипали в его мозгу, подобно смертельной отраве, когда он вспоминал слова сакса. Сказать же брату он может все, что угодно.
Он снова насильно вернулся к мыслям об Уне. К ее словам, что где-то на свете есть его сын, что та девушка из Каэр-Вента, должно быть, мертва. Проще смириться, что где-то в забытой глуши у него есть ребенок, чем с тем, что прошлую его жизнь оборвала далеко не случайность. Ногти почти что до крови вонзились в ладонь.
"Тебе сядут на шею, а потом перегрызут тебе глотку."
Как он их ненавидит.
Его называют "Аврелиан" и кланяются ему до земли, а в рукаве держат нож.
Стыд жёг его до костей. То, что он считал благородством, оказалось слабостью и причиной для их ничтожного смеха.
— Брат? Ты вернулся.
Утер зашёл к нему и прикрыл дверь. Амброзий решил говорить все, как есть — ни хуже, ни лучше не будет.
— Ты только с дороги. Срочное дело? Вы не отбили деревни?
— Деревни под контролем Стены, мы отогнали саксов. На время, — у него пересохло в горле. — И взяли в плен главаря.
Утер расплылся в широкой улыбке.
— Ну, так это прекрасно! — Утер похлопал его по плечу. Брат не ждал новостей и куда-то спешил. Набеги южан были редкостью у старой границы, пара случайных отрядов его не заботила. — Ты справился, но в следующий раз надень что-то чистое и отбей свою вонь. Ценю твое рвение, но дело не срочное.
Он развернулся к двери.
— Набеги затеял Вортигерн, — Амброзий выпалил в спину уходящему брату.
Вот и все. Он сказал это, а значит признал.
— Повтори.
— Пленник не стал упираться. Их призвал Вортигерн, теперь он владыка Повиса и пары южных земель. Он позвал их к себе. Потом взял на службу. Потом позволил новым друзьям грабить, все что найдется. За долю, конечно. Вдобавок, он платит им этим.
Амброзий развязал веревки на дорожном мешке и достал оттуда то, что видел прежде лишь раз. Молча положил на стол между Утером и собой.
Утер поднёс находку к глазам. Затем крепко сжал ее в кулаке.
— Ты ведь не видел прежде подобного, — с горечью промолвил Амброзий. — Не так ли? Я не успел тебе показать. Тогда.
Утер мрачно смотрел на темные отблески.
— Касситерит, — грубо ответил он. — Хороший образец, за такой можно служить и сутулой собаке, как Вортигерн, — он сунул его за пазуху. — Из той шахты, я полагаю?
— Да.
Ярость вновь затопила его с головой.
— Ты ведь знаешь, Утер, что это значит, — продолжил Амброзий хрипло. — Обвала не было. Потопа — не было. Этот ублюдок, — он перешёл на крик. — предал меня и пытался убить! Меня!
Он вновь не контролировал ярость. Хотелось отплатить за каждый из ничтожных дней за последние девять лет, вколотить их в глотку предателю и каждой мрази, которая отплатила ему насмешкой и злом на добро. Злость и обида бушевали в груди. Его трясло. Яркой вспышкой в его мозгу встало воспоминание того злосчастного дня, как Вортигерн приветил его, словно друга, как не скрывал ничего и говорил о правильном и о дурном, как предлагал ему стать союзником, довериться, создать новое богатое королевство — как льстил его опыту и умениям, и как он купился на это, словно тупая баба или юнец-новобранец.
— Он хотел убить меня! — рявкнул он. — Убрать с дороги, завладеть, всем богатством — ты, брат, ты знаешь, что это значит!
Он помнил, как Вортигерн укрывал его плащом от дождя, как вытащил из мглы заброшенной шахты, как все равно звал в Повис. Он помнил все это ясно, как день, но теперь это воспоминание путало его, и он намеренно рвал паутину собственных мыслей.
— Он все подстроил, — смог наконец вымолвить он, жалкий калека. — С самого начала, Утер, я должен был верить тебе, не ему. Та шахта… Та баснословно богатая шахта. Она вся у него. Что ему стоит нанять саксов, Утер? Что ему стоит… стать императором своего нового мира? Так сделал бы каждый.
Но он, Амброзий, не сделал.
— Мы отправим к нему людей, — продолжил центурион. Брат молчал, и он чувствовал, что надо что-то делать и говорить, молчать нельзя, иначе его накроет океан беспросветной жалости к себе и ничтожности, как когда он лишился руки. — Если он забыл, то мы заставим его вспомнить, что у нас есть мечи и копья. Пусть подавится своей шахтой. Пусть позовет к себе саксов хоть со всего континента — но сунет сюда свой собачий нос, мы отрежем его по самые уши. — он вспомнил Уну и рассмеялся. — Среди здешних людей даже бабы стоят троих, как они. Дай мне сотню людей, Утер, я выступлю завтра. Пока что… просто поговорить. Возможно, он позабыл уже об Амброзии Полу-бритте. В таком случае можно его пожалеть…
Он не думал сейчас о Вортигерне, о его людях,
