закончил, я стал задавать ему вопросы. Просто не мог не задавать, пока хоть начерно не станет понятно, что же за прошедшее после тех событий время стало с теми людьми, о которых он рассказывал. Не привычный к таким длинным разговорам, заметно уставший Тельминов отвечал довольно однозначно, чаще отделываясь словами «сам увидишь».
— А где сейчас ваш главный герой?
— Так все главные. Ты про Ваську, что ль?
— Ну да. Он где сейчас?
— Так там, в деревне. Дом себе срубил. С Любашей обвенчались.
— Ты говорил, церковь у вас сожгли.
— Здесь сожгли, а там полностью целая. Подправили только маленько. Олег иконы там сейчас пишет. Старые, которые Рудых еще принес, порубили, когда раскулачивали. Так Олег, какие восстанавливает, какие новые пишет. Все как следует, по уму.
— Рудых какой? Хорунжий или Иннокентий? Который во время войны?
— И тот и другой. Никита Ефимович тоже в свое время раздобыл где-то в скиту. Суровые такие. Смотришь — мурашки по шее.
— А венчал отец Андрей?
— Когда оклемался маленько, сначала дяди Егора внучку окрестил, потом Любашу с Васькой повенчал. Его не так чтобы сильно обожгло, но поваляться пришлось. Баба к нему добралась с дочкой. Очень он переживал, что не приедет, а Роман Викентьевич их туда самолично доставил. Так она сразу заявила — только здесь жить будет. Очень ей это место приглянулось. Они с его Машкой теперь неразлейвода. Школу открывать собираются.
— Роман Викентьевич — это Зарубин?
— Он. Дорогу туда прокладывать будут. Договор уже заключил. Зимой мы с тобой туда доберемся, а летом только верхом да пешком, как раньше было. Там, главное дело, Убиенку стороной обойти. Зловредное место. Говорят, заговоренное. Трудно будет.
— А Артиста, выходит, похоронили?
— Вот хрен! Живой. Только не очень здоровый. Ноги отказали. На коляске передвигается. По судам по разным разъезжает. Надька его знать не хочет. Так он и ей развод не дает, да еще к одной вдовушке клинья подбивает. Видать, в качестве тягловой силы сговаривает.
— Версия, что Виталий Боковиков Шабалина застрелил, подтвердилась?
— Никита Ефимович Витальку на том самом месте нашел, где, по слухам, золото конвоированное когда-то находилось. Порасспрашивайте, он лучшей, чем я, расскажет. У нас еще переживания по этому поводу не улеглись. Аграфена то молчит, молчит, то как заплачет. Я, говорит, виноватая, что он таким непутевым вырос. А каким среди нас еще вырастешь? Тут от своей совести все зависит. Убережешь ее, сохранишь — подскажет, как надо, а как не надо. Федор Иванович, что писал:
— Не плоть, а дух растлился в наши дни И человек отчаянно тоскует и жаждет веры, Но о ней не просит.
Тут я что-то не очень соображаю — «жаждет, но не просит». Это как?
— Боится, наверное.
— Точно! Боится.
— Поджигатель ваш выжил? Ну, тот, в которого стреляли?
— Дробью стрельнула. Чего с ним сделается? На мое место отправили.
— Куда?
— А в психушку. Пусть ума поднаберется. Может, тогда сложится что у него? Видать, у Бога святой водички на всех не хватает. Только для тех, кто сам ее попросит.
Рано утром Сергей Афанасьевич Бурыкин подогнал старенький зарубинский трактор, и мы с Тельминовым, хорошенько предохранившись от крепчающего мороза, двинулись к дальней деревушке, которую Тельминов не раз называл Деревней Солнца.
