Ознакомительная версия.
— Marcolfo, который не ходит в школу, должен держать рот на замке. Брат Варисто сказал, ты снова прогуливал уроки. На этот раз больше недели. Завтра к вам в класс придут принимать декламацию, что бы это ни было, Censori de Scole[24], кто бы они ни были. И не вздумай снова прогулять. Монах сказал мне, а я говорю тебе, молодой человек: хочешь ты того или нет, но завтра ты отправишься в школу.
В ответ я произнес слово, заставившее тетушку Зулию ахнуть, и прошествовал в свою комнату, чтобы там предаться дурному настроению. Я отказался выйти, даже когда меня позвали ужинать. Но к тому времени, когда колокола прозвонили coprifuoco, мое доброе начало стало постепенно брать верх над дурным. Я подумал про себя: «Когда я сегодня хорошо вел себя по отношению к Микеле, это его порадовало. Пожалуй, мне следует сказать слова извинения старой Зулии».
(Теперь-то я понимаю, что считал «старыми» почти всех людей, кого знал в юности. В действительности очень немногие из них были стариками, просто они казались такими моим молодым глазам. Служащий Торгового дома Исидоро и мажордом Аттилио и правда были уже пожилыми: примерно такого же возраста, как я сейчас. Однако брат Варисто и чернокожий раб Микеле вряд ли были старше среднего возраста. Зулия, конечно же, казалась мне старой, потому что она была ровесницей моей матушки, а та уже умерла. Подозреваю, однако, что на самом деле няня была на пару лет моложе Микеле.)
Тем вечером я твердо решил исправиться, а потому, не став ждать, когда Зулия совершит свой обычный вечерний обход дома, сам отправился к ее маленькой комнатке, постучал в дверь и, не дожидаясь приглашения, открыл ее. Я всегда считал, что слуги ничего другого ночью не делают, а только спят, чтобы восстановить силы для следующего дня. Но то, что происходило тем вечером в комнате тетушки Зулии, никак нельзя было назвать сном. Это было нечто ужасное и нелепое: оно привело меня в изумление и стало для меня уроком.
Прямо передо мной на кровати виднелась пара огромных подпрыгивающих вверх-вниз ягодиц. Это были очень характерные ягодицы, оттого что они были пурпурно-черного цвета, как баклажаны и еще более приметные, потому что были обвязаны полосой материи, которая поддерживала бледно-желтый лук, лежащий в расселине между ними. При моем внезапном появлении раздался потрясенный вопль и ягодицы скакнули из освещенного свечой места в темный угол комнаты. Это движение явило моему взору распростертое на кровати белое тело, напоминающее рыбу, — голую Зулию, которая лежала навзничь, широко раскинув ноги. Ее глаза были закрыты, потому женщина и не заметила моего появления.
Как только ягодицы резко оторвались от нее, Зулия издала вопль, свидетельствующий об утрате, и продолжила двигаться так, словно подскакивала. Я всегда видел свою няню в нарядах кричащей славянской расцветки, длиной до пола и с множеством оборок. Плоское славянское лицо женщины было таким некрасивым, что я никогда даже не пытался представить ее ширококостное тело обнаженным. Теперь же я жадно взирал на картину, что так живо разыгрывалась передо мной, причем одна деталь показалась мне настолько выдающейся, что я не смог устоять и удивленно выпалил:
— Тетушка Зулия, а у тебя ярко-красная родинка — там, внизу, на твоей…
Она шлепком свела вместе свои мясистые ноги, и при этом можно было услышать, как широко распахнулись ее глаза. Служанка попыталась схватить покрывало, но Микеле уже воспользовался им, чтобы прикрыться, когда спрыгнул, так что ей пришлось довольствоваться простыней. Это был момент ужасного смятения: любовники теребили ткань, пытаясь укрыться ею. Следом наступил более продолжительный момент замешательства и оцепенения, при этом на меня уставились две пары вытаращенных глаз, почти таких же больших и блестящих, как луковицы. Я поздравил себя, потому что первым обрел спокойствие. Сладко улыбнувшись своей няне, я произнес, нет, не слова извинения, которые собирался ей принести, но слова отъявленного шантажиста.
С самодовольной уверенностью я заявил:
— Я не пойду завтра в школу, тетушка Зулия. — После чего вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь.
Теперь я знал, что буду делать на следующий день, и в предвкушении этого провел беспокойную ночь. Я проснулся и оделся еще до того, как поднялись слуги, и на ходу перекусил булочкой и глотком вина, когда пересекал кухню, чтобы отправиться в жемчужное утро. Переходя через многочисленные мосты, я спешил по пустынным улицам туда, где ребятишки, обитавшие на грязных баржах, только еще выходили из своих жилищ. Учитывая то, о чем я хотел их попросить, разумнее было бы сразу отыскать Даниэля, но вместо этого я отправился к Убалдо и обратился с просьбой к нему.
— В этот час? — спросил он, заметно удивившись. — Малгарита, наверное, еще спит, жирная свинья. Но я посмотрю.
Он нырнул обратно внутрь баржи, и Дорис, которая вечно считала себя самой умной, сказала мне:
— Я не думаю, что тебе следует это делать, Марко.
Я привык к тому, что она всегда лезет во все наши дела, на что сам я никогда не обращал внимания, однако спросил:
— Почему мне не следует этого делать?
— Я не хочу, чтобы ты это делал.
— Это не причина.
— Малгарита — жирная свинья. — Я не мог отрицать, поскольку это было правдой, и она добавила: — Даже я выгляжу лучше, чем Малгарита.
Я рассмеялся совершенно невежливым образом, однако мне хватило такта не сказать, что между жирной свиньей и костлявым котенком небольшая разница.
Стоя в грязи, Дорис капризно топнула ногой и резким голосом произнесла:
— Малгарита сделает это с тобой, потому что ей все равно, с каким мужчиной или мальчиком она этим занимается. А я сделаю это с тобой, потому что мне не все равно.
Я смотрел на Дорис в удивлении — возможно, в тот раз я вообще впервые глядел на нее оценивающе. Девичий румянец проступил даже сквозь грязь на лице, серьезность делала ее миловидной. Во всяком случае, ее чистые глаза были красивого голубого цвета и казались необычайно большими, хотя, возможно, такое впечатление создавалось оттого, что лицо девочки было источено постоянным голодом.
— Однажды ты превратишься в миловидную женщину, Дорис, — сказал я, чтобы успокоить ее. — Если станешь когда-нибудь мыться или хотя бы чиститься. И если твоя фигура перестанет напоминать помело. У Малгариты такие же пышные формы, как у ее матери.
Дорис ядовито заметила:
— В действительности она скорее смахивает на своего отца, поскольку, как и он, отрастила усы.
В этот момент голова с неряшливыми волосами и слипающимися глазами высунулась в одну из многочисленных дыр в трюме баржи и Малгарита позвала меня:
Ознакомительная версия.
