Затем давал показания кардинал. Всех поразил его болезненный вид. Он отвечал на вопросы с достоинством и достаточно убедительно и произвел весьма благоприятное впечатление.
Следующей должна была предстать перед судом Николь д’Олива. Но охранник появился в одиночестве, сообщив, что обвиняемая занята: она кормит грудью своего младенца. (В Бастилии она разрешилась мальчиком.) Охранник передал, что подсудимая смиренно умоляет подождать несколько минут. «Закон умолкает перед природой», — было отмечено в протоколе заседания. И судьи поспешили заверить молодую мать, что готовы ждать сколько потребуется.
Наконец она появилась. Вид у нее, как и наряд, был растрепанный, а взгляд выражал отчаяние и мольбу. Суровые законники прониклись состраданием, и это решило ее судьбу.
Последним допрашивался Калиостро. С его приходом сцена меняется. У него гордый вид триумфатора, облаченного в замысловатый наряд из зеленой тафты, расшитой золотом.
— Кто вы такой и откуда прибыли? — следует первый вопрос.
Слегка улыбаясь, он отвечает громким голосом:
— Благородный путешественник. — В ответ раздался взрыв хохота.
Это его не смущает, и он продолжает рассказывать невероятную историю своей жизни, разукрашивая ее самыми немыслимыми фантазиями. Изъясняется он на каком-то жаргоне, в котором смешались латинский, итальянский, греческий, арабский и бог весть еще какие языки. Его жесты, как, впрочем, и все поведение, под стать самому настоящему шарлатану. Все в зале в душе остались довольны разыгранным графом спектаклем, отметили его юмор, присутствие духа, остроумие и находчивость.
И вот наступает 31 мая 1786 года — день вынесения приговора.
С утра перед Дворцом правосудия собралась огромная толпа, и конной полиции с трудом удавалось поддерживать порядок. С нетерпением все ждали решения 64 судей. Они заседали 16 часов, и все это время взоры тысяч людей в ожидании оглашения вердикта были обращены на двери Дворца. Наконец суд выносит решение. Толпа встречает это известие ликованием. Над площадью звучат возгласы в честь парламента.
Какое же решение вынес суд?
Перед правосудием была нелегкая задача. В особенности это касалось кардинала Рогана. После бурных дебатов — когда одни настаивали на обвинении прелата, а другие, противники королевы, считали его самого жертвой обмана — в притихшем зале прозвучало слово: «Невиновен». Похоже, что парламент в пику королевской чете и аристократам отомстил за многие годы пренебрежения и безразличия к его роли главного судебного ведомства страны.
Оправдание кардинала означало моральное осуждение королевы. Она и сама это отлично понимала.
Однако решение суда не далось так просто. Была и борьба двух сторон — королевской и антикоролевской, — и давление на судей, и их обработка, даже подкуп. Но и после вынесения позорного для королевы приговора она не желала сдаваться. Окончательное решение в руках короля. Под давлением супруги он решается вмешаться и «подправить» волю парламента: кардинала считать «вне суда» и выслать в его собственное имение.
Нужно иметь в виду, что в те времена существовал определенный оттенок при оправдании. Если, скажем, «отмена обвинения» провозглашала полную невиновность обвиняемого, то освобождение с указанием «вне суда» говорило лишь о том, что нет достаточных оснований для обвинения. Такое решение означало, что честь того, кто находился под судом, уже более небезупречна. Такая, увы, полумера отнюдь не реабилитировала честь королевы.
Полностью и безоговорочно были оправданы Калиостро, его жена и модистка Николь Лаге. Рето де Вильет подлежал высылке из страны, а беглого графа заочно приговорили к галерам. Д’Этьенвиль был осужден на порицание и уплату трех ливров штрафа, а барон Фаж к раздаче милостыни на три ливра среди заключенных. В отношении Жанны де ла Мотт судьи оказались единодушны: сечь плетьми, заклеймить буквой «V»[1] и пожизненно содержать в тюрьме Сальпетриер.
Всю ночь после оглашения приговора у Дворца правосудия продолжала бушевать толпа. Торговки с рынка «Чрево Парижа» собрались на площади с букетами роз и жасмина в руках, чтобы приветствовать судей, когда они будут покидать Дворец.
Коменданту Бастилии маркизу де Лонею из-за собравшейся десятитысячной толпы не просто было доставить кардинала обратно в тюрьму. (Освободить его надлежало сутки спустя.)
Кто-то вознамерился даже организовать иллюминацию. «Неизвестно, куда бы укрылся парламент, если бы он принял противоположное решение», — сказал Мирабо, разделявший тогда страсти толпы.
Полмесяца спустя королевский прокурор принял решение о приведении в силу приговора над Жанной.
Когда четверо дюжих палачей стали готовить ее к экзекуции, она изрыгала потоки грязной брани, пыталась укусить их, отбивалась.
Силой ее заставили встать на колени. «Вы не смеете поступать так с той, в чьих жилах течет королевская кровь Валуа!» — кричала она, обращаясь к толпе, собравшейся поглазеть на экзекуцию. С уст ее срывались проклятия, она требовала отрубить ей голову, но не подвергать позору и отказалась раздеться. Сопротивляясь, она изорвала в клочья платье. Первые удары плетьми пришлись по плечам, кожа тут же вздулась красными жгутами. Вырвавшись, она начала кататься по доскам помоста, из-за чего палач наносил удары как попало. Еще труднее пришлось палачам в момент клеймения. Жанну силой уложили и прижгли раскаленным железом кожу. Тело ее содрогалось, словно в конвульсиях, и клеймо с буквой «V» вышло нечетким. Пришлось вторично выжечь его на ее груди. После чего она упала в обморок.
В тюрьме ей выделили одну из тридцати шести небольших камер, где ее поместили одну — неслыханная привилегия. За ней ухаживала сестра милосердия, перевязывала раны, кормила.
Едва парижане узнали о процедуре клеймения — о жестоких палачах, в гневе сорвавших с несчастной женщины одежду и не сумевших толком заклеймить осужденную, как произошла странная метаморфоза. Сострадание превращает Жанну чуть ли не в жертву. Среди знати становится модным навещать ее в тюрьме. Афишируя симпатию к узнице, посетители таким образом выражали свое недовольство королевой. Другие ограничивались тем, что присылали в тюрьму подарки.
Однажды Сальпетриер посетила суперинтендант двора королевы принцесса де Ламбаль и встретилась с Жанной. Этого достаточно, чтобы родился слух, будто одна из ближайших подруг Марии-Антуанетты явилась в тюрьму по тайному ее поручению. Но чем следует объяснить этот визит? Только тем, что королеву мучает совесть. И когда в один прекрасный день Жанна исчезла из тюрьмы, все решили, что в ее бегстве замешана королева, пожелавшая спасти свою «подругу».
