Он стоит над окровавленным трупом первого убитого им на поле брани вражеского воина и отчаянно борется с подступившей тошнотой, видя, как его меч глубоко входит в грудь жертвы. Поверженный противник — темноволосый сириец, немногим старше Саладина, на его лице навсегда застыло выражение удивления и боли. Саладин почувствовал, как на плечо легла отцовская рука, а в отцовских глазах засияла гордость за первого убитого сыном врага. Всю свою жизнь Саладин ждал этого выражения на лице Айюба. Но вместо радости он чувствовал лишь страшное отчаяние, когда смотрел на заляпанное грязью лицо юноши, который погиб от его руки…
А теперь он смотрит на тела многих тысяч тех, кого послал на смерть, на окружающие его груды трупов своих и вражеских воинов — словно окунается в бездну опустошения. Их безжизненные глаза укоризненно взирают на него: «Полюбуйся, какова цена твоей славы, великий султан! Твое имя навсегда войдет в историю, а о нас кто-нибудь вспомнит?» Саладин хотел закричать, но не издал ни звука. Он пересек долину своей жизни, зная, что здесь она заканчивается, омытая кровью тех, кто отдал жизнь за то, чтобы он смог исполнить свой ужасный долг…
Затем зловещую картину поглотила темнота, он оказался один в конце этого путешествия.
Только это был не конец, и он был не один.
Рядом с ним стояла женская фигура, окутанная серебристым свечением. То была Мириам, великолепная в своем развевающемся голубом платье и шифоновом шарфе. Ее черные волосы блестели, словно шелк, а глаза горели изумрудным огнем.
— Мы все рабы истории, Мириам, — услышал он свой голос. — Ни одному человеку не суждено обуздать эту реку. Нельзя плыть против течения. По правде сказать, мы тонем в ее водах.
Она засмеялась, и он почувствовал, как тут же растаял лед, десятки лет сковывавший его сердце.
— Когда станешь тонуть, любимый, знай: я рядом, чтобы спасти тебя. Где бы это ни случилось. — Мириам протянула к нему руки — ее лицо при этом исполнилось божественного прощения — и поманила в свои вечные объятия…
Сон, если это был сон, закончился, и султан открыл глаза. Он продолжал стоять на коленях у Камня, но ужасное бремя свалилось с его души.
Пораженный сновидением, Салах-ад-дин ибн Айюб поднялся на ноги, когда первые лучи зари проникли сквозь сверкающие витражи мечети «Купол скалы». Он с благоговением поцеловал святой Камень, потом повернулся к нему спиной и покинул древнюю святыню. Он не знал, суждено ли ему еще раз ступить на Святую землю, но отныне это уже не имело значения.
Сегодня Камень нарушил свое вечное молчание, и Саладин получил ответ.
Глава 69
О МУЖЧИНАХ И ЧЕСТИ
Равнина Яффы — 1192 от Р. Х
Сэр Уильям Тюдор восседал на сером жеребце, который преданно следовал за ним по всему свету: от дома в Уэльсе до Святой земли. Он скакал рядом с Саладином, когда правитель мусульман осматривал несчетное множество походных палаток, возведенных по всей долине Яффы. И хотя ни один мускул не дрогнул на лице султана, Уильям не сомневался, что увиденное впечатлило Саладина. Ричарду удалось повернуть величайшее поражение крестоносцев — смерть Конрада и возникшую в результате гражданскую войну между франками — в свою пользу исключительно силой собственной воли.
Сейчас рассредоточенные отряды крестоносцев объединились под знаменами одного короля и были готовы исполнить миссию, которая терзала их на протяжении многих лет, — нанести окончательное поражение Саладину. Белоснежные шатры, украшенные алыми стягами, дерзко сияли под раскаленным солнцем Палестины, словно манящие мусульман мишени. И впервые со времен прибытия на Святую землю Уильям задумался, а смогут ли сарацины принять вызов?
К тому времени когда прибыла основная часть тридцатитысячной армии Саладина, главное столкновение между войсками уже началось. Наступательным отрядам Саладина удалось совершить рискованный набег на Яффу, несмотря на то что армада Ричарда как раз подплывала к ее берегам. Крепость ненадолго оказалась в руках мусульман, но захватчики всего через два дня были выбиты из города, когда с моря к крестоносцам прибыло подкрепление. Уильям улыбался, слушая доклад о том, как Ричард, командовавший наступлением, самолично отбил Яффу лишь с несколькими сотнями солдат. Отступающие сарацины вдоволь наслушались удивительных рассказов об отваге английского короля, который вступил в бой с защитниками Яффы с одним мечом и топором. Уильям не удивился и с радостью узнал, что его король с их последней встречи ничуть не изменился, несмотря на все превратности войны.
Когда Уильям смотрел на равнину, где разбили лагерь его земляки, его внезапно охватила грусть. Он почти год провел в компании великодушного султана и никогда не чувствовал себя пленником. Мусульмане обращались с ним крайне учтиво, и он, в свою очередь, стал уважать и восхищаться их культурой, традициями и даже религией. Тем не менее он оставался чужаком. Его дом — по ту сторону песчаной равнины, в лагере братьев-христиан. Он не знал, доживет ли до следующего дня, но если ему суждено умереть в бою, то он хотел бы умереть в окружении своих солдат. Уильям уже не ведал — да ему, признаться, было все равно, — на чьей стороне Бог и кто из них прав. Главное — он часть своего народа, и это было единственное, в чем он нисколько не сомневался.
Уильям повернул голову и заметил, как пристально смотрит на него Саладин. Рыцарь почти уверовал, что султан обладает таинственной силой, которая позволяет ему читать мысли и сердца других людей, и он в очередной раз в этом убедился.
— Возвращайся к своему королю, — мягко улыбнувшись, сказал Саладин. — Сегодня ты будешь ему нужен.
Уильям непонимающе заморгал. Он полагал, что его привезли с армией из Иерусалима в качестве переводчика или «козырной карты» — в подобных условиях военнопленным обычно отводятся именно эти роли; но тут он понял, что Саладин с самого начала решил его отпустить.
— Милосердие султана не знает границ, — сказал Уильям на теперь уже безупречном арабском. — Но знай, если нам доведется встретиться на боле боя, я, не колеблясь, убью тебя.
Саладин невозмутимо кивнул, услышав предостережение рыцаря.
— С моей стороны тоже пощады не жди, — ответил он так же откровенно. Султан наблюдал за суетой в лагере крестоносцев, находившегося в пятистах шагах от них, но Уильяму казалось, что он смотрит гораздо дальше, за пределы времени и пространства. — Может быть, мы еще встретимся в загробном мире, сэр Уильям. Хотелось бы верить, что люди чести смогут пообедать вместе в раю, независимо от того, на чьей стороне они сражались в этом мире.
