Флетчер хотел было в подражание своему приятелю Бансу получить за все беспокойство, которое доставило ему сопровождение прелестных молодых леди, хотя бы поцелуй, и, пожалуй, ни страх перед приближением керкуоллцев, ни оружие в руках Минны не остановили бы его дерзости, но имя его капитана, а быть может, еще более того не допускающий никаких возражений величественный и властный вид Минны Тройл удержали его от каких-либо поползновений. Он по-морскому откланялся, обещал, что за сигналом будут зорко следить, и, возвратившись к шлюпке, последовал со своим поручением на судно.
Когда Холкро и девушки двинулись навстречу замеченному ими на керкуоллской дороге отряду, который, в свою очередь, тоже остановился, словно наблюдая за ними, Бренда, которая все это время молчала из страха перед Флетчером, воскликнула:
— Боже мой, Минна, в чьих руках оставили мы нашего дорогого отца!
— В руках отважных людей, — твердым голосом ответила Минна. — Я не боюсь за него.
— Отважных, если хотите, — сказал Клод Холкро, — но вместе с тем чрезвычайно опасных негодяев! Я знаю, что этот Алтамонт, как он называет себя, хотя это совсем не его настоящее имя, самый распущенный малый, который когда-либо оглашал подмостки пятистопными ямбами и потрясал публику своей страстью! Он начал с роли Барнуэлла, и все так и думали, что он кончит виселицей, как в последнем действии «Спасенной Венеции».
— Это ничего не значит, — возразила Минна, — чем яростнее волны, тем могущественнее голос их повелителя. Упоминание одного только имени Кливленда заставило подчиниться самого отчаянного из них.
— Мне очень жаль Кливленда, — сказала Бренда, — если таковы его товарищи; но что он значит для меня по сравнению с моим отцом?
— Прибереги свою жалость для тех, кто в ней нуждается, — ответила Минна, — и не бойся за нашего отца. Видит Бог, что один серебряный волос на его голове дороже для меня всех подземных сокровищ! Но я знаю, что там, на судне, он в безопасности и скоро будет в безопасности и на берегу.
— Хотел бы я это видеть, — сказал Клод Холкро, — боюсь только, что керкуоллцы, догадавшись, что Кливленд как раз то, чего я страшусь, не решатся обменять его на юдаллера. У шотландцев очень строгие законы относительно сговора с преступниками, как они называют подобные сделки.
— Но что это за люди на дороге перед нами? — спросила Бренда. — Почему они остановились и так подозрительно на нас смотрят?
— Это патруль городской стражи, — ответил Холкро. — Достославный Джон отзывается о них довольно едко, но не следует забывать, что он был якобитом:
Все дело их — набить бы только пузо!
В бою — бегут, в тылу они — обуза,
Раз в тридцать дней решимости полны,
И нету их, когда они нужны. -
Полагаю, что они остановились, приняв нас, когда мы появились на вершине холма, за людей со шлюпа, а теперь, когда различили на вас юбки, то снова двинулись вперед.
Тем временем отряд приблизился и оказался, как и предполагал Клод Холкро, патрулем, посланным следить за движением пиратов и помешать им высадиться на берег и разорять страну.
Подошедшие сердечно поздравили Клода Холкро, которого многие из них хорошо знали, со счастливым избавлением от плена, и начальник отряда, предлагая молодым леди всю возможную помощь, не мог, однако, не высказать соболезнования по поводу обстоятельств, в которых оказался их отец, намекнув при этом, правда, в весьма деликатной и неопределенной форме, на трудности, могущие возникнуть в деле его освобождения.
Когда они прибыли в Керкуолл и получили аудиенцию у провоста в присутствии еще трех или четырех членов городского магистрата, трудности эти были представлены им как весьма серьезные.
— Фрегат «Альциона» крейсирует вдоль побережья, — сказал провост, — его видели недалеко от Данкансби-Хэда, и хотя я питаю глубочайшее уважение к мистеру Тройлу из Боро-Уестры, однако окажусь правонарушителем, если выпущу из тюрьмы капитана этого подозрительного судна ради спасения лица, которому дальнейшее заключение узника может грозить, к несчастью, большой опасностью. Этот человек, как нам стало известно, — душа и правая рука своих разбойников, и вправе ли я освободить его, чтобы, вернувшись на борт, он принялся грабить страну или, быть может, вступил в бой с судном его величества, ибо дерзости у него хватит на что угодно.
— Отваги — на что угодно, хотите вы сказать, господин провост, — прервала его Минна, не в силах больше сдерживать свое возмущение.
— Ну что же, можете называть это как пожелаете, мисс Тройл, — сказал почтенный джентльмен, — но, по моему мнению, та отвага, что побуждает одного выступить против двоих, немногим лучше самой обыкновенной дерзости.
— Но что же тогда будет с нашим батюшкой? — воскликнула Бренда умоляющим тоном. — Ведь он друг, он настоящий отец для жителей нашего острова, столько народу приходит к нему в надежде на участие и столько же за помощью. Погубить его — все равно что погасить маяк во время бури! Как вы можете равнять угрожающую ему опасность с такой пустой вещью, как освобождение из тюрьмы несчастного, который и вдали от наших берегов не избегнет своей печальной участи?
— Мисс Бренда права, — сказал Клод Холкро, — я сторонник правила школьников «не трогай, и я тебя не трону». А кроме того, разве непременно нужен приказ об освобождении из-под стражи? Послушайте, провост, совет старого дурака: пусть тюремщик забудет заложить засов у дверей или оставит неплотно закрытым окно, и мы избавимся тогда от разбойника, а самый лучший, самый прекрасный человек обоих архипелагов, и Оркнейского и Шетлендского, не долее как через пять часов снова будет с нами за чашей пунша.
На это провост ответил почти в тех же выражениях, что и раньше, что хотя он питает глубочайшее уважение к мистеру Магнусу Тройлу из Боро-Уестры, но не может из уважения к частному лицу, каким бы почтенным оно ни было, отступить от исполнения собственного долга.
Тут Минна обратилась к сестре тоном вполне спокойным, но полным сарказма:
— Ты забыла, Бренда, что говоришь о спасении бедного, безвестного юдаллера не с кем иным, как с главой оркнейской столицы. Можешь ли ты ожидать, чтобы столь высокое лицо снизошло до рассмотрения столь малозначащего дела? О, мистер провост успеет еще обдумать предложенные ему условия, ибо в конце концов он должен будет на них согласиться — когда от собора святого Магнуса не останется камня на камне.
— Вы можете сердиться на меня, милая барышня, — сказал добродушный провост Торф, — но я не способен на вас обижаться. Собор святого Магнуса стоит уже много веков и, я полагаю, переживет и вас, и меня, и тем более шайку этих обреченных на виселицу негодяев. И хотя ваш отец наполовину оркнеец и у него есть на нашем острове и владения, и друзья, но, даю вам честное слово, я сделал бы то же самое для попавшего в беду шетлендца, как и для всякого другого, кроме, пожалуй, уроженцев самого Керкуолла, которые имеют право на некоторое преимущество. И если вы согласитесь остановиться у меня в доме, мы с женой приложим все старания, дабы доказать вам, что вы столь же желанные гости в Керкуолле, как и в Леруике или Скэллоуэе.
