За время своего пребывания в городе Франсуа вновь обрел хорошее расположение духа. Сожаления о том, что он не убил Бедхэма, покинули его. Разве это воскресило бы Туссена? Зато взять в плен англичанина представляло собой еще одну победу. Уже который месяц все удавалось, да и могло ли не удаваться?
Кроме того, у Франсуа имелся план: дорога на Ванн шла мимо Куссона. Как и в случае с Вивре, он завернет туда, покинув ненадолго армию. Прежде чем идти в бой, он проведет несколько часов среди дорогих его сердцу воспоминаний…
Карл Блуаский покинул Ренн 26 сентября. Вечером армия сделала привал в Бэн-ле-Бретань. На следующий день Франсуа был бы уже в Куссоне.
Он как раз подкреплялся в компании с Оруженосцем, когда к нему явился какой-то человек. Франсуа сразу же узнал его: это был Мардохей Симон, сын Елеазара. Во время своего последнего пребывания в Куссоне Франсуа видел его лишь мельком, поскольку тот держался весьма сдержанно; молодой еврей лишь почтительно поприветствовал хозяина замка и сразу же удалился, чтобы оставить того наедине с отцом, на которого, впрочем, сам был удивительно похож.
Мардохей Симон приблизился к огню. Едва увидев его трагическое лицо, Франсуа вскочил.
— Что случилось?
— Я отправил гонца в Вивре, но вчера он вернулся, объявив мне, что вы на войне. Тогда я счел нужным явиться сам.
Мардохей был бледен.
— На прошлой неделе приходили англичане, монсеньор! Они разорили Куссон…
Франсуа не мог в это поверить. Не мог!
— Что ты плетешь? Куссон неприступен!..
— Не замок, монсеньор, деревню…
Мардохей Симон был примерно в том же возрасте, что и Франсуа. Они стояли лицом друг к другу, трудно сказать — кто бледнее.
— Рассказывай!
— Англичане пришли рано утром. Встали между замком и деревней, чтобы никто не мог спастись, и начали разорять дома.
— Надо было сделать вылазку!
— Именно это и приказал мой отец. Но людей в гарнизоне оказалось недостаточно. Они дали себя побить и вернулись в замок. Англичане весь день терзали Куссон — огнем и мечом. А ночью, оставив после себя один пепел, ушли.
Повсюду в лагере слышны были веселые голоса. С самого начала похода настроение у всех было уверенное, приподнятое, почти восторженное. И один только Франсуа чувствовал, как погружается в пучину ужаса… Он сгреб Мардохея за его платье — длинное одеяние в черную и белую полоску.
— Почему приехал ты? Почему не твой отец? Чувствует себя виноватым?
— Да, монсеньор. Он почувствовал себя виноватым. И повесился на замковой виселице в ту же ночь…
Франсуа разжал кулаки. Уронил руки.
— В деревне все погибли?
— Не все. Некоторым удалось убежать.
Франсуа поморщился. Размягчаться нельзя, надо действовать. После самоубийства Елеазара Куссон остался без главы. Долго так продолжаться не может. Франсуа посмотрел на молодого человека, столь похожего на своего отца, который до самой смерти оставался верен долгу и собственной суровой совести.
— Отец передал тебе свои знания?
— Да, монсеньор. Он обучил меня всему.
— Сможешь завтра занять его место?
Мардохей Симон посмотрел на Франсуа глубоким взглядом.
— Почему после того, что случилось, вы хотите этого от меня?
— Потому что такова моя воля! Отвечай!
— Если такова ваша воля, значит, такова воля Господа. Я повинуюсь и буду молить Его, чтобы Он дал мне для этого силы.
Франсуа тотчас же начал перебирать меры, одну за другой, которые необходимо было предпринять. Это был единственный способ отвратить горе и ужас.
— Обойдешь округу в поисках крестьян, чтобы заменить погибших солдат. Вдвое увеличишь замковую охрану. Через какое-то время ты выдашь лук каждому способному носить оружие. Затем ты…
Франсуа внезапно осекся. Ему вспомнилось нечто не имеющее имени…
— А мельница?
Разумеется, Мардохей не знал историю Франсуа и Маргаритки. Поэтому он отвечал без всякой задней мысли:
— Сгорела, как и все остальное.
— А… хозяева?
— И мельник, и мельничиха погибли.
— А их дети?
На этот раз Мардохей выразил искреннее сочувствие.
— У мельниковой жены как раз незадолго перед тем родились близнецы. Им едва исполнилось три месяца. Англичане зажарили их, как ягнят.
Франсуа схватил Мардохея и стал неистово трясти.
— Плевать мне на близнецов! Я о девочке говорю, ей должно быть лет десять!
— Она тоже погибла, монсеньор. Ее изнасиловали и убили, как и мать…
— А-а-а-а-а!..
Франсуа испустил дикий вопль, неописуемый, нечеловеческий… На глазах Мардохея и Оруженосца, оцепеневших от ужаса, он схватил секиру и скрылся куда-то в ночи. Франсуа промчался через весь лагерь к коровьему загону, куда на ночь помещали пленников. Часовой попытался остановить его.
— Что вам угодно, монсеньор?
Франсуа с секирой в руке оттолкнул его с такой силой, что тот упал навзничь. Завидев молнии в глазах француза и пену на его губах, пленники, собравшиеся было поужинать при свете костров, повскакали на ноги. Поваленный на землю часовой кликнул своих товарищей и теперь бежал вслед за Франсуа. А тот, наконец, нашел того, кого искал. Бедхэм вскочил, как подброшенный пружиной. Его толстое багровое лицо побелело.
— Что вам угодно, рыцарь?
Вместо ответа Франсуа замахнулся секирой.
— Монсеньор, я же ваш пленник! Что вы делаете?
Растерявшийся Бедхэм отступал.
— Я пришел творить правосудие!
— Но, монсеньор, я ведь ничего не сделал.
— А Маргаритка что-нибудь сделала?
Инстинктивно Бедхэм закрыл рукой лицо.
— У меня же нет оружия! Бога ради!
Первый удар отсек ему кисть.
— А у Маргаритки было оружие? А у Флоры было оружие?.. Ей было десять лет!
Франсуа ударил еще, потом еще… Его окружили стражники, безуспешно пытаясь удержать. А Франсуа все рубил и рубил, повторяя при каждом ударе секиры глухим голосом:
— Десять лет!.. Десять лет!.. Десять лет!..
Томас Бедхэм уже превратился в бесформенную кучу, когда одному из стражников удалось обезоружить его убийцу. Франсуа убежал в темноту…
После долгих поисков Оруженосец нашел его, наконец, на опушке леса. Прислонившись головой к дереву, Франсуа плакал, напевая какую-то грустную и нежную песенку, тихонько, почти про себя, как это делают молодые девушки. Оруженосец подошел поближе и услышал:
Кому поведать горе мне,
Кроме ракушек морских?..
Оруженосец сходил в лагерь, вернулся с бочонком вина и поставил его рядом со своим господином, который все еще плакал, прислонившись к дереву… Утром, когда армия снималась с лагеря, Франсуа был так пьян, что его пришлось погрузить на повозку вместе с ранеными и больными.
