«Роты» прождали всю осень, но они так и не явились. Причина была проста: их больше не было. Возобновилась война, и те, кто не погиб при Нахере, вновь стали солдатами либо на той, либо на другой стороне.
Тогда дю Геклен предпринял реорганизацию кастильской армии, чтобы превратить ее в действенный инструмент завоевания. Но задача оказалась непосильной. Настал 1370 год, а он все еще не достиг цели.
В середине февраля Франсуа вновь начал испытывать на себе действие скуки. Его жизнь в королевском дворце была вполне удобной, но безделье его угнетало. Тогда он вспомнил о своем замке Лумиель. В конце концов, он ведь граф Лумиельский. Почему бы туда не наведаться?
Генрих Кастильский одобрил это намерение. Он дал Франсуа десять человек провожатых и вручил щит с гербом графов Лумиельских: на муравленом поле три золотых, воздетых кверху бадельера, то есть три кривых мавританских меча, напоминающих о былых подвигах Лумиелей во времена Реконкисты. Франсуа спросил короля, что сталось с этим родом, и тот ответил ему, что последний граф разбился, упав со стены своего замка.
Франсуа побуждал Бидо ле Бурка сопровождать его, но тот не имел к путешествию ни малейшего желания. Выпивки и в Бургосе полно, так чего ради тащиться в какую-то мрачную дыру, к черту на рога?
Франсуа настаивать не стал и уехал без промедления. Замок Лумиель располагался южнее, в самом сердце Кастилии. По мере своего приближения к своему новому владению Франсуа наблюдал природу и людей. Это был край суровых пейзажей, плато, открытое всем ветрам. Крестьяне тут были еще беднее, чем во Франции, но в них не чувствовалось никакой униженности, наоборот, они держались почти высокомерно. Они не проявляли ни малейшего почтения к сеньору, путешествующему с сильной свитой. Казалось, они даже гордятся своими лохмотьями и презирают весь остальной мир…
Селение Лумиель виднелось издалека. Это была совершенно белая деревня, расположенная на горном отроге, вознесшемся над плато. Здесь крестьяне снимали шапки и кланялись, завидев зеленый щит с тремя воздетыми саблями; но они делали это словно с неким сожалением, а порой бросали недобрый взгляд. Франсуа понял, что он тут не слишком желанный гость. Для всех этих людей он чужак, посторонний.
По мере того как он двигался по деревенской улице, путнику стал виден и замок, возвышавшийся чуть поодаль, на скалистом утесе. Утес был не слишком высоким, но необычайно обрывистым, с почти вертикальными склонами. Замок, выстроенный на этой скале, был такого же охристого цвета и казался необычайно высоким, поскольку невозможно было различить, где кончалась скала и начинались стены.
Чем ближе подъезжал к нему Франсуа, тем сильнее становилось впечатление, которое производил замок Лумиель: мощный, с прямыми фасадами, с совершенно глухими стенами, за исключением нескольких бойниц. Зубцов сверху не было, стены оканчивались ровным гребнем.
Тропа, высеченная в камне, поднималась изгибами вдоль скалы. Лошади передвигались по ней с превеликим трудом. Наконец маленький отряд добрался до ворот. Франсуа постучал в них копьем, и спустя довольно долгое время они открылись. Трое оборванных стражников едва с ними справились. Франсуа обратился к солдатам с несколькими словами, но те не ответили.
Он поехал вперед и оказался под арочным сводом невообразимой высоты. И опять ни малейшего украшения, ни малейшей выпуклости в камне: все было суровым, гладким, голым. Из-под арки Франсуа выехал во внутренний двор и снова поразился: внутри замок выглядел так же, как и снаружи — те же глухие, голые и высокие стены. В сущности, замок Лумиель оказался всего лишь гигантской крепостной стеной — пустотелой и замкнутой в виде квадрата.
Двор был мощеный, с колодцем посередине, и больше там не было ничего. Рядом с колодцем стояла какая-то женщина в черном. Франсуа спешился и подошел к ней.
Она была старая, маленькая и худая. Ударив себя в грудь, старуха произнесла:
— Esperansa…
Франсуа по-прежнему не понимал по-испански, но некоторые слова все-таки различал. «Esperansa» — не означает ли это «надежда»[51]? Но о какой надежде говорит ему эта зловещая старуха в зловещем замке?.. Он коротко ее поприветствовал:
— Я граф де Лумиель. А вы кто?
Старуха не ответила. Похоже, она даже не услышала его. Франсуа настаивал:
— Вы — единственная обитательница замка? Вы не понимаете мой язык?
На этот раз старуха откликнулась, сделав ему знак следовать за собой. Франсуа двинулся следом и пересек двор, а тем временем сопровождавшие его всадники развернулись, чтобы согласно полученному приказу вернуться назад, в Бургос.
Старуха подвела его к какой-то двери, выходящей на лестницу, но, вопреки тому, что ожидал Франсуа, взяла факел, укрепленный на стене, и стала спускаться куда-то вниз. Куда они направляются? В подземелье? В застенок?
Вскоре они очутились в просторном сводчатом зале. В сумраке было видно не дальше чем на пару шагов. Что все это означает? Не западня ли это? Франсуа положил руку на рукоять меча, но в этот миг старуха открыла какую-то дверь и вошла в помещение, где совсем не было света.
Франсуа последовал за ней и онемел от изумления. Это было что-то вроде глубокой ниши, похожей на карцер. На узком ложе лежала молодая женщина лет двадцати пяти — темноволосая, хорошо сложенная, красивая. Однако самым удивительным показалось Франсуа ее одеяние — зеленое платье наитончайшего шелка, но такое заношенное и рваное, что казалось, будто она не снимала его годами. На шее у нее была золотая цепочка с подвеской в виде еврейской шестилучевой звезды.
— Кто вы?
Вопрос вызвал у молодой женщины удивление. Она ответила другим вопросом:
— Вы француз?
— Да. А, кроме того, граф Лумиельский. Так кто же вы?
Снова молодая женщина не ответила. Она направила на него оба своих указательных пальца и быстро-быстро проговорила какие-то непонятные слова. Старуха вскрикнула и перекрестилась.
— Что вы делаете?
— Я проклинаю вас, как сделала это с предыдущим графом. От этого он и умер!
Женщина напряглась всем телом, как дикий зверь, съеживающийся перед прыжком; ее глаза метали молнии. Почему она заточила себя в этих казематах? Ведь когда старуха коснулась двери, та не была закрыта, в этом Франсуа был уверен. Странно, черноволосая красавица в зеленом не внушала ему никакой боязни. Наоборот, ему хотелось заключить ее в объятия, чтобы успокоить и утешить, как ребенка… Он улыбнулся ей. То, что он не напуган, казалось, живо ее задело.
— Вы мне не верите? Ну так что ж! Следуйте за мной!
— Только если вы скажете мне свое имя.
— Я назову вам его по дороге. Идемте.
