траве и молча наблюдали за его работой.
В этот момент во дворе показался один из младших пажей, мальчишка лет двенадцати по имени Робин Ниголдсби. Его лицо опухло от слёз, и он ещё вздрагивал и всхлипывал.
Майлз заметил его.
— Подойди сюда, Робин! — крикнул он. — Что случилось?
Парнишка нерешительно направился к деревьям.
— Мэпл избил меня ремнём, — сказал он, вытирая рукавом глаза и всхлипнул, заново переживая происшедшее.
— Избил? — спросил Майлз, сводя брови. — За что же?
— За то, — сказал Робин, — что я слишком долго нёс жбан с пивом из лавки для него и Джотта.
И тут же, с детской легкостью забыв про своё горе, мальчик спросил:
— Скажи, Фолворт, когда ты мне дашь ножик, который обещал? Ну… тот… со сломанным лезвием.
— Не знаю, — резко ответил Майлз, рассерженный тем, что мальчик не слишком близко к сердцу принял побои. — Посмотрим. Может быть, скоро. Ты бы лучше подумал о своих шишках, а не о ножике со сломанным лезвием. А теперь иди, куда шёл.
Мальчик замешкался, глядя на его работу.
— А чем ты полируешь лезвие, Фолворт? — полюбопытствовал он.
— Салом и золой, — раздражённо ответил Майлз. — Иди отсюда, иначе я тебе добавлю!
Он схватил щепку и с угрожающим видом замахнулся на паренька.
Тот скорчил жалобную гримасу и пустился наутёк, на всякий случай пригибая голову, хотя всем известно добродушие Майлза.
— Слыхали! — воскликнул Майлз, бросая щепку и поворачиваясь к друзьям. — Избит ремнём за то, что недостаточно проворно обслужил бакалавров. Это уже слишком! С меня хватит!
— Учти, Майлз, — сказал Гаскойн, пытаясь остудить его пыл, — этот пострелёнок ленив, как кухонный кот, и вреден, как обезьяна. Уверен, что он заслужил эту порку и что она пойдёт ему только на пользу.
— Вот как ты заговорил, Френсис! — возмутился Майлз. — Похоже, тебе доставляет удовольствие видеть чужие болячки.
Наступило неловкое молчание. Потом Майлз спросил:
— Как вы думаете, сколько сегодня наберется наших?
— Нас сегодня только семнадцать, — не очень уверенно ответил Уилкс. — Бринтон и Ломборн уехали в замок Роби с кортежем лорда Джорджа и не вернутся до следующей субботы. А Уотт Ньютон в лазарете.
— Семнадцать вполне достаточно, — сказал Майлз. — Давайте соберёмся сегодня, когда сможем, в башне Брута, мне уже невмоготу терпеть наглость этих поганых бакалавров.
Через некоторое время пятнадцать хмурых молодых людей — рыцарей розы — собрались в Соколином гнезде, и все они догадывались о предстоящем деле. Майлз держал перед ними речь.
От него веяло неуёмной энергией и решимостью, однако не всех заразил он своим пылом, и после его слов повисла тягостная тишина. Осторожность товарищей смущала и раздражала Майлза.
— Чего ты хочешь, Фолворт? — угрюмо спросил один из них. — Открытой ссоры?
— Разве дело в этом? — вскипел Майлз. — Я думал, вы пойдете за мной, смело ввяжетесь в драку. Но сейчас я вижу, что вы для этого слабоваты. Как бы то ни было, знайте: я больше не подчиняюсь бакалаврам. А от вас требуется только одно: когда начнётся заваруха, встаньте рядом со мной и не позволяйте пятерым или семерым напасть на меня одновременно.
— Но у этого Бланта бычья сила, — сказал один из оруженосцев. — Ему нипочем одолеть двоих.
— Нет, — сказал Майлз, — у страха глаза велики. Но я не боюсь Бланта и если надо, готов вступить с ним в бой. А вас прошу лишь прикрывать меня с тыла и с флангов.
— Вот что, — подал голос Гаскойн, — если ты принимаешь на себя самый тяжёлый удар, я буду рядом и прослежу, чтобы всё было по справедливости.
— Я тоже с тобой, Майлз, — сказал Эдмунд Уилкс.
Их примеру последовало ещё несколько человек.
И в конце концов наступил решительный перелом в настроении всех пятнадцати. Майлзу была обещана всеобщая поддержка.
— Когда ты думаешь начать? — спросил Уилкс.
Майлз на секунду задумался.
— Завтра, — твердо сказал он.
Кто-то удивленно присвистнул.
Гаскойн был готов к боевым действиям, но, видимо, не ожидал, что они начнутся так скоро.
— Господи, Майлз! Ты просто не можешь без драки, — озабоченно вздохнул он.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Когда схлынула волна первоначального воодушевления, коим он увлек товарищей, Майлз почувствовал всю тяжесть бремени, которое так смело взвалил на свои плечи. Он начал осознавать, насколько рискованно выступить в одиночку против тирании, узаконенной многолетними обычаями. Но отступать было уже поздно. Раз уж он взялся за плуг, то должен проложить эту борозду.
Каким-то образом весть о предстоящей схватке дошла до всего отряда, и вся казарма взволнованно зашушукалась. Бакалавры, которые, конечно же, не пропустили новость мимо ушей, стояли в сторонке и обеспокоенно гудели. Некоторые из них как бы невзначай доставали ножи, спрятанные в соломенных тюфяках, и это, без сомнения, производило впечатление на многих молодых, которые не могли не заметить сверкавших клинков. Однако в тот вечер ничего не произошло. Свет был погашен, наступила неожиданно спокойная ночь, тишину нарушали лишь чей-то осторожный шепот и сонное бормотание.
Всю ночь Майлза мучили сновидения, в которых он то побеждал, то был побеждённым. И до того, как забрезжил рассвет, он уже окончательно проснулся. Он лежал на своей койке, мысленно готовясь к предстоящей схватке, и нельзя сказать, что вид спрятанных в соломе ножей оставил его равнодушным. Вскоре спящие заворочались, послышались зевки и возгласы, оруженосцы один за другим начали вставать и одеваться.
Майлз тоже поднялся, надел свою куртку и обтягивающие штаны, туго затянул ремень на поясе и присел на край своей койки.
Тут и случилось то, чего он терпеливо ждал: два молодых оруженосца отправились за водой для бакалавров. Не успели они выйти во двор, как Майлз громко скомандовал:
— Стойте! Теперь каждый носит воду только для себя. Поставьте вёдра и возвращайтесь!
Оба юноши остановились у порога и в нерешительности топтались на месте.
Через секунду вся казарма возбужденно загудела. С полдюжины рыцарей розы направились к Майлзу и встали у него
