А потом, несколько дней спустя, посланец от Сабины Ланфан сообщил ему невероятную весть: его прадед пока не умер, а его ребенок еще не родился. Вдруг все опять стало возможным, и Анн снова закипел от нетерпения.
В таком состоянии он и пребывал, когда 11 ноября по французской армии, будто огонь по пороховой дорожке, распространился слух: завтра! Завтра Карл VII, король Франции, вступит в Париж во главе всех своих войск!
Но это было только началом волнений. Вскоре Анн увидел, как к нему направляется человек, сразу ожививший самые дорогие и славные воспоминания о временах Девственницы: Потон де Ксентрай… Неутомимый вояка, храбрец Потон, выбившийся в капитаны из рядовых, с тех пор немало переменился! Осыпанный почестями, назначенный главным шталмейстером Франции, он был теперь облачен в пышное одеяние. Это не помешало ему подойти к Анну с выражением самой искренней сердечности.
– Сир де Невиль, весьма рад снова видеть вас! Впрочем, мне поручено исполнить преприятнейшую миссию: объявить вам о милости, которой удостоил вас его величество.
Потон де Ксентрай выдержал паузу, приберегая эффект, и объявил:
– В завтрашнем шествии вам отведено место сразу за королем. Вы поведете под уздцы лошадь дофина!
Анн оторопел. Никогда он и помыслить не мог о том, что сподобится такой чести! Он рассыпался в благодарностях, подыскивая подходящие случаю слова, и вдруг вспомнил: а как же Безотрадный? Ведь он тысячу раз воображал свой торжественный въезд в Париж – и всегда видел себя верхом на Безотрадном. Этот прекрасный конь, деливший с ним все невзгоды и тяготы военной судьбы и спасший ему жизнь, должен разделить и его радость…
Анн спросил немного резко:
– Я буду верхом, монсеньор?
– Нет, разумеется. Тот, кто ведет коня в поводу, должен быть пешим. А к чему этот вопрос?
– Как раз из-за моего коня, монсеньор. Он всегда верно служил мне.
– Чего бы вы хотели для него? Чтобы на нем восседал сам король? Сказать по правде, мне как главному шталмейстеру поручено подыскать его величеству достойного коня на завтрашний день. Разумеется, он должен быть белым.
– Но мой белый и есть! Он достоин короля!
Потон де Ксентрай лукаво улыбнулся.
– Ну что ж, быть по сему! Пойдемте, взглянем.
Вскоре они уже находились в городских конюшнях, куда Анн поместил Безотрадного. Главный шталмейстер изучил животное взором знатока.
– Он великолепен! Нечасто такого увидишь. Как его зовут?
Анн чуть не скривился с досады. Если сказать правду, все пропало. Никогда Карл VII не согласится въехать в Париж на коне с подобным именем. Это сочли бы наихудшим предзнаменованием, если не оскорблением для парижан…
К счастью, Анн быстро нашелся:
– Отрадный, монсеньор главный шталмейстер.
– Отлично! Имя как раз для такого события! Стало быть, его величество поедет на Отрадном… Но вы еще не знаете самого прекрасного.
– Что может быть прекраснее, чем король Франции на моем коне?
Потон де Ксентрай неожиданно разволновался – да так, что у него даже перехватило горло. На господина главного шталмейстера явно нахлынули какие-то необоримые воспоминания.
– Его величество решил при своем въезде в столицу почтить память Девственницы. Его коня под уздцы поведет Жан д'Олон.
– Жан д'Олон!
– Да, сир де Невиль. Вашего коня в Париж введет оруженосец самой Жанны д'Арк…
***
Для высоко взлетевшей птицы – для Зефирина, например, если бы он остался в этих местах, – Париж в то утро, во вторник, 12 ноября 1437 года, явил бы собой весьма странное зрелище.
Город опустел, все кварталы обезлюдели. Лавки не открывались, бродячие торговцы не ходили по улицам, студенты забросили свои лекции, грузчики и речники оставили Сену. Даже нищие – и те исчезли.
Париж был пуст везде, кроме одного места: вдоль пути, которым вскоре предстояло проследовать Карлу VII. Этот длинный путь начинался от ворот Сен-Дени на самом севере столицы, пересекал Сену по мосту Менял, змеился по острову Сите и оканчивался перед собором Богоматери, где и должно было грянуть Те Deum.
Вдоль всего этого маршрута рокотал шумный пестрый человеческий прилив. Люди толкались, спорили, бранились или даже дрались за лучшее место. Сколько народу там было? Без сомнения, больше двухсот тысяч, то есть весь город, кроме нескольких редких исключений: прикованных к постели больных, немощных, умирающих и рожениц…
Мелани, Софи де Понверже и Рено Сент-Обен сидели с Франсуа, который вот уже двенадцать дней не подавал ни малейшего признака жизни, но при этом не умер. Старик лежал без движения, без сознания, с закрытыми глазами. Когда близкие склонялись к его груди, слышалось слабое биение, а когда прикладывали зеркало к его ноздрям, стекло слегка запотевало…
Площадь перед собором с каждой минутой все больше заполнялась народом. Несмотря на закрытые окна, мощный гул парижской толпы проникал в комнату.
В доме у гавани Сент-Поль, наоборот, царила полнейшая тишина. Разве что время от времени в саду слышалось птичье пение или издалека доносился собачий лай. Сабина Ланфан оставалась с Дианой. Не одна. Рядом сидела повитуха. На сей раз она совершенно перестала ворчать и сноровисто хлопотала, готовясь к важному событию.
Схватки у Дианы продолжались всю ночь, и работа вот-вот должна была начаться.
Вдруг одновременно зазвонили все городские колокола. Повитуха покачала головой:
– Вот и король подоспел!
На залитом потом лице Дианы де Вивре расцвела улыбка.
– Вот и Анн подоспел…
***
Франсуа лежал, убаюканный в морских глубинах, как вдруг разыгралась буря. Мощный вал вынес его из бездны на поверхность. Он очутился среди волн. Боже, как они высоки! Боже, как они грохочут! Достанет ли у него сил не утонуть средь такого разгула стихии? Он попытался плыть, но понял, что это ни к чему. Его тело держалось на воде само по себе. Тогда он отдался течению, недоумевая, куда оно влечет его… На какой-нибудь остров, конечно…
В комнате, выходящей окнами на паперть, стоял оглушительный шум. В девять часов утра, когда Карл VII должен был вступить в город, колокола собора Богоматери зазвонили во всю мочь, а вслед за ними – и все колокола города. Радостные крики и песни стали еще громче. Рено и Мелани подошли к окну – взглянуть, что творится на площади, оставив Софи де Понверже одну рядом с постелью. Та вдруг вскрикнула:
– Он приходит в себя!
Молодой священник и его мать бросились к Франсуа, но тот оставался таким же, как и прежде: неподвижным, похожим на мертвеца. Софи настаивала на своем:
– Уверяю вас, он шевельнул руками и губами.
Мелани склонилась над постелью.
