ЭПИЛОГ
Лишь на следующий день, 16 августа, Габриэль прибыл в Сен-Кантен. У городских ворот он увидел поджидавшего его Жана Пекуа.
— Вот и вы, ваше сиятельство! — обрадовался ткач. — Я так и думал, что вы приедете. Жаль только, что опоздали. Жаль!
— Опоздал?.. Но почему?.. — встревожился Габриэль.
— Но разве госпожа де Кастро не звала вас приехать пятнадцатого?
— Звала, но она отнюдь не настаивала именно на этом числе и совсем не сообщила, для чего я ей нужен.
— Так вот, ваше сиятельство, — объявил Жан Пекуа, — именно вчера, пятнадцатого августа, госпожа де Кастро постриглась в монахини.
У побледневшего Габриэля вырвался болезненный стон.
— Да, и если бы вы поспели вовремя, — продолжал Жан Пекуа, — вы бы как раз помешали тому, что произошло.
— Нет, — еще больше помрачнел Габриэль, — я бы не смог этого сделать, я бы сам не захотел помешать этому. Очевидно, само Провидение задержало меня в Кале! Если бы я был здесь, то она, вручая себя Богу, страдала бы от моего присутствия еще сильнее, чем от полного одиночества, в эту торжественную минуту.
— Ну, одинокой-то она все-таки не была, — заметил Жан Пекуа.
— Конечно, — согласился Габриэль, — с нею были вы, Бабетта, ее друзья…
— Не только мы, — перебил его Жан Пекуа, — при ней находилась также и ее матушка.
— Что? Госпожа де Пуатье? — вскричал Габриэль.
— Да, ваше сиятельство, госпожа де Пуатье, она самая… Получив письмо от дочери, она поспешила сюда и уже вчера присутствовала при обряде… Она, наверное, и сейчас с новопостриженной.
Габриэль остолбенел от ужаса:
— Почему же она позвала к себе эту женщину?
— Но, ваше сиятельство, эта женщина — как-никак ее мать…
— Какая ерунда! — разъярился Габриэль. — Теперь я вижу, что мне действительно надо было быть здесь! Госпожа де Пуатье явилась сюда явно не для доброго дела! Я иду в бенедиктинский монастырь. Мне нужно во что бы то ни стало видеть госпожу де Кастро. Думается, что и она нуждается во мне! Идемте скорее!
Габриэля де Монтгомери ждали со вчерашнего дня и поэтому тут же пропустили в приемную монастыря. Там уже находилась Диана со своей матерью. Габриэль снова увидел ее после долгой разлуки и, словно сраженный неодолимым вихрем, рухнул на колени перед решеткой, разделявшей их.
— Сестра моя… сестра моя… — только и мог он сказать.
И услышал в ответ ее ласковый голос:
— Брат мой!
Одинокая слеза медленно скатилась по ее щеке, хотя на губах ее и играла отрешенная улыбка.
Повернув голову, Габриэль заметил и другую Диану — госпожу де Пуатье. Она смеялась, и это был сатанинский смех.
Габриэль ответил ей лишь презрительным взглядом и снова обернулся к сестре Бени, тоскливо повторяя:
— Сестра моя…
Тогда Диана де Пуатье холодным и бесстрастным тоном спросила:
— Полагаю, что вы разумеете свою сестру во Христе, обращаясь к той, кого вы еще вчера называли герцогиней де Кастро?
— Что вы хотите сказать? Боже правый, что вы хотите сказать? — вздрогнул Габриэль.
Диана де Пуатье, не отвечая ему, обратилась к своей дочери:
— Дитя мое, кажется, настало время открыть вам тайну, на которую я вчера лишь намекала, а сегодня не должна и не могу больше скрывать от вас.
— О чем вы говорите? — обезумев, вскрикнул Габриэль.
— Дитя мое, — так же спокойно продолжала г-жа де Пуатье, — я приехала сюда из уединения, в котором по милости господина де Монтгомери пребываю два года… Да, я приехала сюда не только для того, чтобы вас благословить… Сегодня, дитя мое, я нарушаю свое молчание! По скорби и по пылкости господина де Монтгомери ясно видно, что он без ума от вас. Так пусть же он забудет вас! Если он будет лелеять надежду на то, что вы — дочь графа де Монтгомери, то мысли его всегда будут возвращаться к вам… И это было бы преступлением. Преступлением, в котором я не хочу быть соучастницей! Итак, знайте, Диана: вы не сестра графа, вы дочь короля Генриха Второго!
— О Боже! — закрыла лицо руками Диана.
— Вы лжете! — гневно вскричал Габриэль. — Где доказательства?
— Вот! — И Диана де Пуатье, вынув из-за корсажа записку, протянула ее Габриэлю.
Габриэль судорожно схватил записку.
Между тем г-жа де Пуатье продолжала как ни в чем не бывало:
— Это письмо, как вы можете убедиться, было написано вашим отцом за несколько дней до его заточения. В нем он жалуется на то, что я была слишком неприступна, но тем не менее примиряется с этим, ибо верит, что скоро я стану его женой. О, в подлинности этого письма усомниться невозможно: ведь это его выражения, его почерк, не говоря о дате, которой оно помечено. Теперь вы видите, господин де Монтгомери, насколько преступны были ваши мечты о сестре Бени! Вы ни единой каплей крови не связаны с той, кто отныне Христова невеста!.. Теперь мы вполне в расчете, граф. Больше мне нечего вам сказать!
Прочитав письмо, Габриэль сам убедился: здесь не могло быть никакой ошибки. Габриэлю казалось, будто голос его отца из глубины могилы вещает ему истину.
Когда же он оторвал от письма воспаленный взгляд, то увидел, что Диана де Кастро, потеряв сознание, лежит у подножия аналоя. Он бросился к ней, но лишь натолкнулся на железные прутья решетки. Тогда он обернулся и увидел Диану де Пуатье. Она удовлетворенно улыбалась.
Теряя рассудок, он поднял на нее руку… Но, опомнившись, ударил себя по лбу и как безумный пустился бежать, на ходу восклицая: «Прощай, Диана, прощай!» Он боялся, что если задержится хоть на мгновение, то раздавит, как ядовитую змею, эту бесчестную мать!..
У ворот монастыря его ждал обеспокоенный Жан Пекуа.
— Не расспрашивай меня! Не говори со мной! — восклицал Габриэль в каком-то исступлении.
Однако Пекуа смотрел на него с таким горестным сочувствием, что Габриэль тут же смягчился:
— Простите меня, я и в самом деле близок к помешательству. Ох, лучше мне ни о чем не думать!.. Да, да… для этого я скроюсь, я убегу в Париж… Проводите меня, если хотите, до городских ворот. И сделайте милость, не расспрашивайте меня, а расскажите лучше о своих делах…
Жану Пекуа очень хотелось отвлечь Габриэля от мрачных мыслей, и он поведал, что Бабетта чувствует себя превосходно и недавно подарила ему великолепного бутуза, что их брат Пьер собирается открыть оружейную мастерскую в Сен-Кантене и, наконец, что один пикардийский солдат, возвращавшийся к себе на родину, рассказывал о Мартине Герре, который счастливо живет со своей умиротворенной Бертрандой.
Впрочем, Габриэль, ослепленный своим горем, слушал его плохо. Когда они подошли к парижской заставе, он сердечно пожал руку Жану Пекуа:
