тут же, крепко обнял, повёл внутрь шатра:
– Полночи не спал, думал, ты появишься. Ну-ка, покажи мне своё первое боевое ранение!
– Если бы боевое! – усмехнулся Игорь. – Предательское, в спину, – он обнажил плечо. – Вот так действует переход по мирам. Ничего! Хотя от кровопотери был слаб, пришлось сидеть дома три дня.
Адамар провёл пальцами по коже, помял плечо:
– Трудно поверить.
– А кто сказал?
– Шалиян. Она приходила и рассказала, что своими руками помогала вытаскивать стрелу.
– Ты видел наконечник?
– Видел.
– И что?
– Ты хочешь спросить, чей наконечник? Наш, конечно. Лучника зовут Демза. Младший брат Гофора.
Владыка был очень спокоен, но Игорь напрягся так, что сердце застучало, как молот.
– Адамар! Ты хочешь сказать, что Гофор, один из лучших твоих людей, прямой, честный воин, подослал своего брата…
– Не я хочу сказать. Он сам рассказал.
– Здесь что-то не так! Гофор был с тобой с самого начала…
– В том-то и дело! Он был со мной с самого начала, считал себя моим другом, а потом появился ты и оттолкнул его, забрал то, что, по его мнению, ему принадлежало.
– Место подле повелителя… – нахмурился Игорь. – Ладно, понимаю: ненависть, ревность. Но зачем подослал брата, тем более младшего? Сам, что ли, не мог убить?
– Сказал, что владеет луком не так хорошо, как брат.
Игорь тихо опустился на ложе:
– Не верю! Я мог бы понять, если – кто-то холодный, расчётливый, но Гофор! Он простоват, конечно, но никогда не подумал бы, что именно он.
Адамар сел рядом:
– Холодный и расчетливый не стал бы убивать прямо в лагере, а дождался первой битвы и выстрелил, когда ты у всех на виду, посреди поля, чтобы это выглядело случайной стрелой. У Гофора на это ума не хватило.
– И что теперь?
Владыка смотрел в упор:
– Хочешь знать, что будет с обоими?
– Да.
– Велю казнить.
– Адамар!
Игорь отпрянул, потому что внезапно владыка склонил к нему разгорячённое, разгневанное лицо:
– Я вижу в твоих глазах то, что видел всегда: ты жалеешь людей! Но это – не время жалеть, а время наказывать! Мне не удалось бы держать в повиновении пять тысяч воинов, если б я был таким, как ты. Я не потерплю, чтобы мои солдаты стреляли мне в спину!
– Стреляли в мою спину, Адамар, а значит, я имею права просить.
– Не имеешь!
– Почему?!
– Потому что лук, поднятый против тебя, – это удар по мне. Подкосить, сломить потерей друга. Никогда такого не прощу! Ни единому воину! Даже Гофору.
Игорь немного помедлил и встал. Он знал эту непреклонность Адамара, уже не раз наталкивался на непреодолимую стену. Что ещё сказать? О чём просить? Разве что…
– Не мучь их, не заставляй страдать. Чтобы смерть – сразу.
– Я подумаю.
– Адамар!
– Да!!!
«Железное «да», – думал Игорь, выходя из шатра. – И железная воля».
– Ты не останешься? – спросил владыка, выходя следом. – Скоро приготовят еду.
– Нет, я не голоден. Адамар, – Игорь глядел вдаль, – меня не будет несколько дней. Прошу тебя: без меня.
Адамар ничего не ответил, лишь едва заметно кивнул головой.
Света ждала. Она тихо вошла в комнату. Игорь лежал на боку, замерев, и ей хватило мгновения, чтобы понять, что произошло непоправимое. Осторожно присела рядом. Он молча взял её руку и долго держал, не поворачиваясь, не открывая глаз, пока не почувствовал, что страшная боль, вцепившаяся в сердце, в нервы, в самую душу, слегка отступила. Она положила ладонь на его лицо, и ему нестерпимо захотелось обнять её, спрятаться в этом незримом сочувствии, которое одно способно облегчить страдание. И он, резко вскочив, сделал то, что так хотел, давно, давно, – прижал к себе всё её тёплое тело, обнял жадно, не думая. Ощутил нежность рук и как она замерла в ответном объятии. Но что-то остановило его, не дало прикоснуться губами к губам, хотя она звала, трепетно ждала этого…
– Он меня не услышал, – сказал тихо, едва переводя дыхание. – Не захотел. Я думал, мы с ним лучше понимаем друг друга.
– Ничего, ничего, – она гладила его, и столько успокаивающей ласки было в её прикосновениях!
«Все женщины – матери, даже если не имеют детей. Это у них в крови», – думал Игорь. В этот миг он сам, намного старше её, чувствовал себя ребёнком, нуждающимся в защите, и был бесконечно благодарен за это объятие, за ласку. «Как я люблю тебя, девочка! Как люблю твоё дыхание, эту теплоту душевную, которая сама по себе – сокровище. Это молчание, потому что ни одно слово в мире не утешит меня. Потому что ничего поправить нельзя, нужно только взять себя в руки – и пережить».
Они сидели долго, и он тихо рассказывал ей, а потом оба встали и перешли на диван, она принесла ему чай, и он пил и молчал, и следил глазами, как синие тени сумерек наполняют углы.
Света ушла. Он так и не поцеловал её. Всё должно быть иначе, понимал, не через боль, а совсем по-другому…
В воскресенье, отложив визит к маме на следующую неделю, они поехали к морю.
– Ты уверен, что чувствуешь себя хорошо? – спрашивала Света.
– Хорошо для чего? Держать руль? Или нажимать на педали?
– Почему ты всё время подшучиваешь надо мной? – смеялась она, складывая в багажник одеяла, припасы и термос с кофе.
– Тут пути – два часа, и я не подшучиваю, я очень серьёзен.
У Светы всё внутри дрожало от предвкушения удовольствия: море, море! С морем было связано что-то детское, радостное, из тех дней, когда она маленькой ездила туда с родителями летом. Машины в семье не было, брали билеты на поезд, занимали уютное купе, и начиналось самое интересное: ожидание. Ночь пробегала мимо с небольшими остановками, на которых поезд не задерживался, а мчался вперёд, вперёд; с быстро мелькающими фонарями и цепочкой дальних огней. С пальмами, которые не росли в их городке, а потому казались знаками приближающегося чуда. В раскрытое окно врывались новые запахи: железа, машинного масла, стёртых вагонных колес, но даже они вдыхались жадно, как аромат. И вот, уже утром, после того, как в тысячный раз спросила у мамы: «когда?», после того, как десятки приморских поселков остались позади, а напряжение так велико, – долгожданное, просторное, синее, вдруг открывается море. Душа её замирала от восторга, от предвкушения первого прикосновения к нему, и когда после всей суеты семья, наконец, приходила к берегу, то не бежала, не влетала в воду с визгом, а шла степенно, рукою трогала волну и как человеку говорила: «здравствуй!»
Но сейчас шла зима, и тёплая
