в состоянии были сделать русские. Сам собой встал жизненно важный вопрос: если перерезать русских поголовно, кто будет привозить товары?
Так что началась активная торговля. Денег в виде монет у местного населения не водилось, зато имелись меха, тогдашняя твердая валюта. Русские железные изделия охотно покупали (точнее, выменивали на меха) и те, кто имел свои рудники, плавильные печи и кузницы: котлы, ножи и прочие изделия, необходимые в хозяйстве, оказалось, дешевле покупать у русских, чем производить самим.
Со временем местные пристрастились и к чаю, который русские в немалых количествах стали завозить из Китая. А там и к табаку. Курение табака – привычка, безусловно, вредная (ханжески отметил автор, загасив в пепельнице очередной окурок), но крайне прилипчивая. Искоренить ее полностью не удавалось никому и никогда, ни в одной стране, какие бы суровые меры ни применялись. Были времена, когда при царе Алексее Михайловиче применялись серьезные наказания за курение, вплоть до смертной казни – однако курильщиков это не останавливало, тем более в Сибири, где крепкой власти очень долго не было.
(Вот кстати. До сих пор – редко, к счастью – попадаются авторы, которые на полном серьезе пишут, что русские в XVII веке будто бы пили табачный настой. Чушь совершеннейшая. Я сам, понятно, этаким питьем в жизни не грешил и не знаю ни одного человека, который бы его отпробовал. И так ясно, что на вкус этакий напиток был бы омерзительным, причем не давал ни малейшего опьяняющего действия. В чем тут дело? Да попросту невеликие знатоки истории, наткнувшись в старинных текстах на выражение «пить табак», искренне верили, что речь и в самом деле идет о питье. Вот и недрогнувшей рукой выводили байки про табачный настой. Меж тем «пить табак» как раз и означало курить. Гораздо позже иные оборотистые элементы для крепости добавляли в самогон табак – естественно, не в тот, что пили сами, а в тот, которым торговали, – но это уже другая история…)
Кроме торговли, огромную роль в налаживании мирных отношений сыграло другое. Когда в Сибири довольно быстро вслед за казаками, рыбаками и охотниками появились русские крестьяне, «севшие» на землю, от них очень быстро переняли и хлебопашество, и огородничество якуты, буряты и предки нынешних хакасов. Для последних, начавших ставить свои деревни-аалы, и оседлая жизнь, и земледелие были возвращением к истокам. В Средневековье у них было сильное государство. В знаменитом Минусинском музее сейчас можно увидеть рисунок – археологическую реконструкцию дворца. Огромная и красивая резиденция правителя-кагана давала сто очков вперед тогдашним западноевропейским рыцарским и королевским замкам, да и русским кремлям тоже. Жители каганата были оседлыми: они выплавляли железо и сеяли зерно. Создали обширную сеть оросительных каналов, семьсот лет пребывавшую в запустении, но все же сохранившуюся настолько хорошо, что уже в годы Советской власти, восстановив ее в прежнем виде, использовали для орошения полей сибирские колхозники. Только нашествие Чингисхана превратило жителей государства в кочевников-скотоводов – каковыми часть их потомков и осталась (собственно, полукочевниками – они тоже строили деревни), а часть занялась хлебопашеством. К тому же местные переняли и многие русские старинные обряды: разбрасывали по полям яичную скорлупу (считалось, что урожай от этого будет выше) и при уборке хлеба оставляли на поле так называемые «зажинки» – пучки колосьев. Кроме того, местные переняли от русских и их методы содержания скота – частенько теперь большую часть года содержавшегося в стойлах, где скотину кормили накошенным сеном (тоже перенято у русских). Все это резко снизило военную активность местных народностей: во все времена и во всех странах крестьянина, прочно сидящего на земле, на войну можно вытащить только суровой мобилизацией – и очень трудно увести в грабительский набег.
По каким-то загадочным особенностям национального характера на землю так никогда не сели ни эвенки, ни родственные им эвены. Какое-то время они оставались серьезным противником русских. Именно они в 1635 году сожгли Охотский острожек и докучали так, что немногочисленный казачий отряд вынужден был уйти восвояси, отписав в Москву: «Жить-де на Охоте от иноземцев не под силу». Кстати, иные народы сами ставили самые настоящие укрепленные остроги, которые русским приходилось брать по всем правилам тогдашнего военного искусства: возводя осадные башни, откуда можно было простреливать всю территорию укрепления, катя перед собой при штурме деревянные щиты на колесиках и т. д. Правда, со временем и эвенки, и эвены воинственный дух как-то незаметно утратили, от коневодства отказались полностью – и стали кочевниками-оленеводами, уже совершенно мирными.
Поговорим теперь о преинтереснейшей вещи под названием «сибирский характер», безусловно, существующей в реальности.
Глава 7. Жизнь на грешной земле. Сибиряки
Еще в прошлом столетии один сибирский поэт написал:
Не обижай сибиряка –
ведь у него в кармане нож,
и он на русского похож,
как барс похож на барсука…
Ну, предположим, насчет барса и барсука – все же поэтическое преувеличение, пижонство или, выражаясь более современным жаргоном, понты (поэт был известен как изрядный приколист). Однако зафиксировано и в самом деле имевшее место резкое различие меж «русским» и «сибирским» характерами. Примерно такое же, как меж жителями первых тринадцати штатов, положивших начало США (территории благоустроенные, спокойные, располагавшие всеми прелестями тогдашней цивилизации), и обитателями «подвижной границы», и по нужде не ходившими без револьвера или винчестера. Тут, разумеется, не понты, а вполне разумная предосторожность: мог неожиданно нагрянуть и зверь (в американских лесах тогда обитало немало медведей, их и сейчас в глуши достаточно), а то еще хуже, «немирные», как выразились бы в Сибири, индейцы. Краснокожие любили и пограбить фермы дочиста, и снять с владельцев скальпы, и не торопясь, со вкусом изнасиловать их жен и дочек – сплошь и рядом не в ответ на «коварство бледнолицых», а согласно традициям, по которым ходили в лихие набеги не только на белых, но и друг на друга, в точности как сибирские народы. (Кстати, интересная подробность – в Новгороде долго существовала традиция, прямо-таки повторявшая в точности обычаи иных кавказских народов. Каждый юноша просто обязан был поучаствовать хотя бы в одном походе ушкуйников. Без этого он не считался полноценным мужчиной – и земляки не уважали, и девки отказывали. С этим обычаем покончила только Москва, согласно старой поговорке вломившая новгородской вольности ума через задние ворота.)
Довольно быстро, еще в XVI веке, вслед за «воинскими людьми» двинулись и «гражданские», в первую очередь промышленники – так тогда называли не тех, кто оборудовал заводы и рудники, а
