Эжен Лабом - От триумфа до разгрома. Русская кампания 1812-го года

Ознакомительная версия.

Если противник имел весьма веские причины защищать эту позицию, то и мы были не менее заинтересованы захватить ее. Мы бы тогда могли более эффективно затруднить врагу отступление и захватить его обозы и фургоны с эвакуируемыми из Смоленска ранеными.

В шесть часов вечера дивизия Гюдена, отправленная для поддержки 13-го корпуса, атакуемого многочисленными войсками получившего подкрепление неприятеля, вышла в центр – прямо перед противником. При поддержке дивизии Леграна они моментально смели его. 7-й пехотный полк, 12-й, 21-й и 127-й, входившие в состав дивизии Гюдена, атаковали с такой стремительностью, что враг бежал, а его преследованием и добиванием занялась Императорская Гвардия. Но эта отвага стоила нам жизни этого доблестного генерала. Он был одним из самых выдающихся офицеров армии, и в равной степени обладал как выдающимися личными качествами, так и полководческим талантом. За его смерть, однако, отомстили страшно. Его дивизия устроила настоящую бойню, и русские бежали по московской дороге, оставив Священное поле, покрытое трупами их солдат. Среди погибших нашли тела генералов Скалона и Баллы, говорили, что генерал от кавалерии Корф был смертельно ранен и русские считали эти потери столь же значимыми, что и мы свои.

На следующий день, в три часа утра, Император награждал отличившиеся полки. Новому, 127-му полку, Наполеон дал право ношения «орла» – привилегия, которой этот полк доселе не обладал, поскольку не участвовал ни в одном сражении. Вручение этих наград на месте славной победы, среди мертвых и умирающих и мертвых, представляло собой величественное зрелище, уподоблявшее наши подвиги подвигам героев древности.

В Смоленске, у 4-го корпуса изменился начальник штаба. Генералу Дессолю, занимавшему этот пост, очень не нравилось, что работа его штаба никак не отмечается и подал рапорт об уходе. Армия, помня о его славе и позоре при Моро, одобрила его выбор, прекрасно понимая какие препятствия ему приходится преодолевать, чтобы достичь уровня, который был бы сопоставим с уровнем тех, кто обогнал его в карьере, и был популярнее, чем он. Император, поддавшись уговорам этого опытного и искусного генерала, принял его почетную отставку и передал штаб барону Гильемино. Вице-король согласился с этим, поскольку барон уже занимал этот пост некоторое время после битвы при Ваграме.

В течение всех четырех дней своего пребывания в Смоленске Наполеон устраивал смотры всем корпусам, отличившимся с момента начала кампании. В этом отношении никто не был более достойным справедливой награды и почета, чем 4-й корпус. Наградили и нас тоже, и командиров всех дивизий, за исключением генерала Пино, который вместе с 15-й дивизией был отправлен в Витебск с приказом принять под командование войска. (22-го августа.)

Вся наша армия, в полной парадной форме, была построена на обширной равнине, недалеко от лагеря. Это было прекрасное зрелище. И, прежде всего, благодаря воспоминаниям о блестящей победе под Витебском, за которую наш корпус был награжден, и щедрости полководца, вручавшего нам эти награды.

До сих пор все были уверены, что Наполеон, желая лишь восстановить Польское королевство, собирался прекратить свои завоевания после захвата Витебска и Смоленска, которые в силу их расположения, полностью контролировали небольшую территорию между Днепром и Двиной. Каждый думал, что в этих городах мы проведем зиму. И, если амбиции нашего предводителя позволят ему закончить кампанию взятием Риги, укреплением и восстановлением Витебска и Смоленска, а кроме того, устройством полностью завоеванной Польши, он бы, несомненно, следующей весной заставил русских подписать мир на его условиях, или подверг бы себя риску быть уничтоженным русскими войсками, присланными из Москвы и Петербурга. Но проигнорировав такой разумный план, ослепленный Наполеон, находясь в шести сотнях лье от Франции, без свежих лошадей, без провизии, складов и госпиталей, решил идти на Москву. Последним доказательством его неосмотрительности явилось то, что он оставил в тылу русскую армию, расквартированную в Молдавии. Она в любой момент была готова к походу против нас, ведь русские уже заключили мирный договор с турками.

Этой армией командовал адмирал Чичагов, и он постоянно посылал подкрепления армии на Волыни, которая противостояла корпусу князя Шварценберга. Наполеон льстил себя мыслью, что австрийцы, повинуясь его приказу, разгромят корпуса Тормасова, Эртеля и Эссена так же успешно, как мы разбили Барклая-де-Толли, а это значит, что наши союзники, опустошив Украину и захватив Киев и Калугу, могут присоединиться к нам у Москвы. Но русские генералы сорвали этот великий план. Побеждая и проигрывая, шаг за шагом, постепенно, стараясь удержать каждую позицию, используя преимущества партизанской войны, постоянно возвращаясь на только что оставленные земли. Именно поэтому до сих пор крепость Бобруйска продолжала держаться, а австрийцы никогда не видели берегов Днепра.

Покинув Смоленск (23-го августа), мы направились во Владимирово,[78] деревне, расположенной на главной дороге. Справа, на холме, окруженном болотами, находится усадьба, построенная из дерева. На этом холме, отойдя на 5 лье от Смоленска, мы и остановились. Именно там принц принял решение идти на Духовщину, а оттуда отступить на Дорогобуж, где квартировал центр Великой Армии, но генерал Груши, который со своей конницей шел перед нами, сообщил, что в 20-ти лье он был атакован и разгромил врага. Вице-король (24-го августа), понимая, что теперь он не может идти дальше, начал искать другой путь, который вывел бы его прямо на дорогу в Дорогобуж. И ему удалось реализовать этот маневр, следуя по отличной дороге, проложенной самими отступающими русскими.

Мы шли по цветущей и плодородной стране. Впервые за все время пребывания в России мы видели пасущийся скот, нетронутые и неразграбленные деревни и их жителей. Когда солдат видит такое благополучие и изобилие, он забывает об усталости и не считает каждый лье долгого и многочасового марша. Наконец, к вечеру мы прибыли в Пологи[79] – это село находилось чуть в стороне от нашей дороги. На следующее утро (25-го августа), мы пересекли небольшую речку Вопь. И мы бы обратили на нее гораздо больше внимания, если бы заранее знали, какую впоследствии фатальную роль она сыграет в нашей судьбе. Мы могли бы, конечно, попробовать предположить, как выглядит эта река зимой, если учесть, как трудно нам было переходить ее в самый разгар лета. Она очень глубока, а ее берега настолько круты, что артиллерия пересекла ее с большим трудом, и только за счет того, что количество лошадей, выделенных для каждой пушки, пришлось удвоить.

Ознакомительная версия.