— Хитрость? — переспросила мисс Эллен, заметно удивляясь.
— Так точно.
— Какая же?
— Сейчас расскажу, но прежде должен предупредить вас, что вряд ли это будет смешно, так как наша хитрость не менее страшна, чем коварство индусов.
— Да, лейтенант, вы владеете даром возбуждать и увеличивать любопытство, — заметила Нэнси, — умоляю вас продолжайте!
К просьбе девушки присоединились все остальные слушатели.
— Я дрожу от предчувствия чего–то ужасного, — прибавила мисс Ловель, — я страстная охотница необыкновенных и ужасных историй, но больше всего довольна тогда, когда начинаю чувствовать, что волосы мои готовы подняться дыбом.
— Ах, милая, — шепнул ей страстным голосом Скелли, — если когда–либо вы будете моей женой, то я на все решусь, чтобы доставить вам удовольствие. Если будет нужно, я заставлю вас содрогаться день и ночь.
— Продолжайте ваш рассказ о хитрости! — воскликнули нетерпеливо девушки.
Мидлей продолжал:
— На опушке небольшого леса, примыкающего к южной части Бенареса, почти каждую ночь убивали часовых. Один из наших офицеров предложил поставить на этот опасный пост чучела людей, одетых в красные мундиры, с форменными фуражками на головах. Мы же с пистолетами в зубах, погрузившись по горло в вонючую грязь соседнего болота и прикрыв головы листьями лотоса, устроили засаду.
— Да, замысловатая выдумка! — заметила мисс Эллен.
— Я предупредил вас об этом заранее, — засмеялся лейтенант Мидлей. — По часы, проведенные в ожидании, показались нам веками, так как наше положение было не из легких. Тишина ночи не нарушалась никакими звуками, и рассвет приближался. Холодная вода сковывала любое движение, и мы начинали уже опасаться, не разгадана ли наша изобретательная выдумка врагами. Но вдруг тихий свист заставил нас вздрогнуть: группа индусов, будто появившихся из–под земли, накинулась на часовых.
Кокетство, свойственное почти всем офицерам, заставило Мидлея на минуту смолкнуть, чтобы насладиться эффектом, произведенным рассказом. Он остался вполне доволен. Юные слушательницы затаили дыхание, а Нэнси выразила общее нетерпение, воскликнув:
— Продолжайте же, лейтенант, продолжайте! Зачем вы испытываете наше терпение. Это дурно, очень дурно!
— Пули градом посыпались на презренных убийц! — продолжал с улыбкой Мидлей. — Шестеро из них остались на месте, седьмому раздробило ногу, и, несмотря на сопротивление, он был схвачен. Ползая по земле и истекая кровью, он не расставался с ножом и серьезно ранил еще двоих наших бойцов. И все же мы обезоружили его и вскоре доставили в Бенарес. Как ни старались выпытать у него каких бы то ни было сведений, все было напрасно: дикий, зверский фанатизм доводит этих людей до истинно геройского самоотвержения. Ни страх лишиться жизни, ни надежда на спасение не помогли нам, дикарь не сказал ни слова. Сэр Джон Малькольм, этот самый искусный следователь во всей Индии, не мог заставить пленника произнести хотя бы одно слово! Индус оставался нем как рыба. Он отказывался от пищи, срывал перевязки со своей изувеченной ноги и через три дня унес в могилу свою страшную тайну. Это было два месяца тому назад.
Минута молчания, вызванная услышанным, наступила за последними словами лейтенанта Мидлея. Нэнси первая прервала его, заметив недовольно:
— Вы заставили нас содрогаться от ужаса, лейтенант! Слушая ваш рассказ, невольно сравниваешь его с теми историями, которые, кажется, и пишутся в романах только для того, чтобы лишить сна и покоя людей с расстроенными нервами.
Эллен громко рассмеялась. Нам уже известно, что она не могла удержаться от смеха даже тогда, когда обстановка не давала для этого повода.
— А может быть, и это роман? — спросила она лейтенанта. — Мне известны люди, которые знают о том, что господин Мидлей любит печатать свои статьи в журналах и что два из них только ему и обязаны своим успехом.
— Утверждение это, — тут же возразил лейтенант, — приписывает мне такие дарования, которыми, к моему сожалению, я не обладаю. Каждое слово только что переданного вам рассказа было исполнено самой святой истины.
— И я ручаюсь за это, — решительно заявил прапорщик Скелли, — впрочем, можете спросить об этом доктора Дьедоннэ, — прибавил он, указывая на человека, приближавшегося к их группе, — быть может, в качестве француза он внушает вам большее доверие.
— В чем дело? — сразу же заинтересовался доктор, любезно раскланиваясь с дамами и поправляя на носу большие черепаховые очки.
— Разговор шел о нападении индусов в мелколесье близ Бенареса, доктор. И вы участвовали в нашей экспедиции, выявив примерную храбрость. Помните, как связали накрепко ствол дерева, приняв его за индуса.
Веселый смех раздался в ответ на эту шутку. Его поддержал и доктор, послуживший поводом к смеху.
— Да, это справедливо, совершенно справедливо! — поддержал он, — но это не моя вина, вам известно, что я близорук.
И он повторил во всех подробностях рассказ лейтенанта Мидлея.
— Теперь же, — подхватил третий офицер по имени Стюарт, — мы бесплодно стараемся придумать новую ловушку, в которую удалось бы заманить этих разбойников.
— В одно прекрасное время нам придется принять вид скал, носорогов или обезьян, чтоб застать врасплох этих злодеев, сострил доктор.
Мисс Эллен громко захохотала.
— Действительно, доктор, — вскричала она, — костюм обезьяны как нельзя более подходит к вашей фигуре. Если бы еще и лорнет в придачу…
— Вы очень добры, мисс!
К группе разговаривающих подошли лакеи с подносами. Молодежь дружно накинулась на закуску.
— Я очень люблю сэндвичи, — объяснила мисс Нэнси. И доказала это, вооружившись несколькими вкусными изделиями кулинарного искусства.
— Что же касается меня, — проговорила мисс Ловель, — то я более всего на свете люблю шампанское. — Она взяла бокал холодного вина, наполненный до краев. — Впрочем, на это у меня есть уважительные причины: во–первых, оно как нельзя более вкусно и приятно и, во–вторых, друзья мои уверяют, что оно придаст мне бездну остроумия и веселости. Не буду спорить, быть может, они и ошибаются…
Мисс Ловель бойко осушила бокал и прибавила со скромным видом, опустив глаза:
— Вот так… для начала!
Мисс Эллен между тем дегустировала другой напиток:
— Превосходный ром! Готова поручиться, что это настоящий ямайский и ему никак не менее двенадцати лет!
— Я нахожу, что и шампанское недурно, — заговорила, щелкнув языком, мисс Ловель, — может быть, оно еще более превосходно, но могу ли я судить об этом безошибочно, выпив так мало?
