— Смею уверить вас, принц, — заметил лорд Сингльтон, улыбаясь и взяв из рук Эвы открытую коробку, — вы могли бы служить образцом аристократического воспитания как в Париже, так и в Лондоне. Ваша аристократическая натура заставляет забыть в вас набоба с огромным богатством; вы одновременно соединяете в себе качества и принца, и миллионера, и поэта.
— Вы чересчур снисходительны к моим недостаткам, милорд, — запротестовал Дургаль–Саиб.
— Нимало, — возразил с живостью лорд Сингльтон, — я всегда говорю искренне.
— Пусть так, но я прошу вас, милорд, исполнить мое самое горячее желание.
— С полной готовностью, принц, что прикажете?
— Вы являетесь представителем верховной власти в этом городе, что дает мне достаточный повод думать, что никто не осмелится воспротивиться вашему решению…
Дургаль–Саиб на мгновение смолк. Но его пристальный взгляд, испытующе изучал движение глаз и мышц лица губернатора.
— В чем дело? — спросил, наконец, лорд Сингльтон.
— Моя просьба к вам, милорд, разрешить мисс Марии и Эве Бюртель за отсутствием опекуна сэра Джона Малькольма принять от меня мой скромный подарок.
— Возможно ли это, раджа? — произнесла, запинаясь, Мария, и в голосе ее звучало любопытство, которое она была не в силах скрыть.
— Убор, предлагаемый вами в качестве подарка, слишком дорогая вещь и достоин разве королевских особ, — возразила Эва.
— Но разве вы не трижды королевы, обладающие тройной короной, — запротестовал Дургаль–Саиб, — короной красоты, молодости и грации? Все королевы мира с охотой променяли бы свои усыпанные драгоценными камнями скипетры на вашу корону. Теперь, разумеется, вы понимаете, что предлагаемые мной уборы едва достойны вас.
— Мы искренне признательны вам, принц, и сердечно благодарим за внимание, но подарок слишком драгоценен, чтобы мы рискнули принять его, — заметила Эва.
— Мы не должны делать этого, — прибавила Мария, — мнение сэра Эдварда должно решить все. Спросите его, надеюсь, он поддержит наше мнение.
Это обстоятельство заставило высказаться сэра Эдварда, который ответил не без смущения:
— Действительно, я убежден в правоте суждений мисс Эвы и мисс Марии.
— На вас, милорд, — обратился Дургаль–Саиб к лорду Сингльтону, — основывается теперь вся моя надежда; решите мое дело, окажите мне благосклонность, позволив сделать то, что я был намерен исполнить.
— Пусть будет так, я согласен, — отвечал губернатор, — но прежде чем я выскажу свое мнение, рискну спросить гостей, согласны ли они принять мое посредничество и покориться моему приговору, в каком бы смысле он ни был выражен? Не встретит ли он противоречия и не возбудит ли несогласие? Обращаюсь к вам, мисс Эва?
— Как можете вы сомневаться в этом, милорд?
— Ну, а вы, мисс Мария?
— Охотно покорюсь вашему решению, милорд, в каком бы смысле оно ни было высказано.
— А вы, Эдвард?
— Я уверен, милорд, что решение ваше не может не быть справедливым и приличным во всех отношениях, а потому я готов покориться ему бесповоротно.
Лорд Сингльтон улыбнулся.
— Ваше единодушное согласие положиться на мой суд, — начал он, — предоставляет мне право воспользоваться своей властью. Теперь выслушайте мой приговор. Вот он: «Я, губернатор Бенаресского президентства, за отсутствием сэра Джона Малькольма, законного опекуна девиц Марии и Эвы Бюртель, пользуясь общим, единодушным согласием и своей властью, обязываю его прелестных воспитанниц принять драгоценные уборы, с такою истинно королевской щедростью предложенные принцем Дургаль–Саибом и которые послужат новым залогом сближения и дружественных отношений между Англией и Индией».
Взор Эвы блеснул радостью, тогда как, наоборот, на длинной и шелковистой реснице Марии повисла слеза.
— Приношу вам благодарность, милорд, — живо воскликнул Дургаль–Саиб, — я наперед был уверен, что решение ваше будет справедливым.
Потом он прибавил, — обратившись к молодым мисс:
— Вы слышали решение судьи и теперь не вправе отказываться от предложенного подарка.
Наивная радость Эвы была так велика, что она не могла удержаться, чтоб тотчас же не надеть ожерелье и не застегнуть браслет, бормоча при этом:
«О, я в восторге от этого богатого убора, этот смуглый раджа настоящий джентльмен».
— Пользуясь вашим позволением, мисс, — тихо сказал Дургаль–Саиб, застегивая браслет на руке Марии, которую она не могла не протянуть ему с тягостным смущением.
— Ах! Зачем не могу я таким же образом вложить в вашу руку мое сердце и заставить вас принять его, — прошептал он с заметной дрожью в голосе, потом, наклонившись к руке мисс Марии, коснулся ее своими пылающими губами и поцеловал кончики пальцев, между тем как она, смущенная этой нежданной лаской, отступила на шаг.
— Меня сжигает его убор, — шептала она, — его губы горячи, подобно раскаленному железу, он обжег своим дыханием мою руку, я вся дрожу… силы оставляют меня…
В это время с улицы послышался громкий и своеобразный по тону звук труб. Толпа, наполнявшая сад лорда Сингльтона, пришла в движение, и все гости бросились к главному входу во дворец.
Все стояли в ожидании чего–то, как вдруг по прошествии нескольких секунд лакей, стоявший у двери, доложил громким голосом:
— Принцесса Джелла!
Смертельная бледность разлилась по лицу Марии, когда она, услышав это имя, вздрогнула, повторив машинально:
— Принцесса Джелла!
— Что с вами, Мария? — спросил с испугом Эдвард.
— Со мною? — переспросила с заметным смущением и сильной запинкой Мария, — что вы хотите сказать? Разумеется, ничего! Да что же может и быть?
— Не знаю, но в момент объявления о приезде принцессы Джеллы рука ваша дрогнула в моей, да и сами вы покачнулись, я очень хорошо ощутил это.
— Да уверяю же вас, Эдвард, вы ошиблись, со мною ничего такого не было.
Эдвард бросил долгий и пристальный взгляд на невесту брата и возразил:
— Нисколько не ошибся, я прав, и ваша бледность служит прямым доказательством справедливости моих слов.
— Еще раз уверяю вас, что вы ошиблись, — возразила Мария, — вам это показалось, и не более!
Произнося эти слова, девушка не могла удержаться от нервной дрожи и снова пошатнулась.
Это обстоятельство не ускользнуло от внимания Эдварда.
— Пойдемте, дорогая Мария, — сказал он, снова взяв ее под руку.
— Куда вы ведете меня? — спросила она.
— В дворцовые залы.
— Но почему бы вам не остаться здесь?
— Я боюсь, чтобы свежий ночной воздух не подействовал дурно на вас, Мария.
