В последнем письме Вашего Сострадательного Величества содержится еще одно доказательство Вашей безмерной доброты, ибо, говоря о переживаниях нашего хрониста-ацтека, лишившегося жены, Вы указываете, что он «хоть и принадлежит к низшей расе, но, по-видимому, обладает вполне человеческими чувствами и способен переживать моменты счастья или горя столь же остро, как и мы». Ваше сочувствие нам понятно, ибо всему христианскому миру ведомы верная и пламенная любовь Вашего Величества к Его царственной супруге юной королеве Изабелле и наследнику престола малолетнему сыну Филиппу. Однако мы почтительно рекомендуем Вашему Величеству не распространять безмерно свое сочувствие на лиц, коих наш монарх не может знать так хорошо, как мы, а особливо на тех, кто, подобно вышеупомянутому дикарю, снова и снова показывает себя не заслуживающим доброго отношения. Не дерзая спорить с Вашим Величеством, мы признаем, что порою и он способен испытывать чувства, достойные белого человека. Однако от проницательного взора Вашего Величества, разумеется, не укроется, что, хотя этот старый осел и полагает себя христианином, он высказывает непоколебимую уверенность в том, что его покойная супруга продолжает до сих пор блуждать по свету. И почему? Да потому, что в момент смерти у нее, оказывается, не было при себе языческого амулета! Наверняка также заметит Ваше Величество и то обстоятельство, что ацтек сей недолго предавался скорби в связи со своей утратой. На последующих страницах этого повествования он снова встает на дыбы злонравия и ведет себя в своей прежней, привычной для закоренелого грешника манере.
Не так давно слышали мы, о великий государь, как некий превосходящий нас мудростью священник говорил, что ни одного человека нельзя неумеренно превозносить, пока тот еще не умер и плавает по непредсказуемым морям жизни. Ибо никому не дано знать, преодолеет ли он все эти осаждающие человека бури, подстерегающие его рифы и отвлекающие песни сирен и доберется ли он наконец до надежной гавани. Похвалы достоин лишь тот, кто, попечением Всевышнего, прокладывает свой курс в житейских морях так, чтобы в конце дней своих бросить якорь в порту Спасения, ибо лишь по достижении оного мы можем воспеть Славу душе, достойно завершившей свое жизненное странствие.
И да пребудут вечно милость и благоволение Господа Бога, указующего путь нам, грешным, с Вашим Императорским Величеством, к ногам коего смиренно припадает
Ваш верный капеллан и слуга
дон Хуан де Сумаррага (в чем он и подписывается собственноручно).
Стоит ли удивляться, что моя личная трагедия заслонила от меня все остальные беды мира. Однако, так или иначе, я вскоре узнал, что напасти, причиненные Мешико тем страшным наводнением, не ограничились разрушением нашей столицы. Судорожная и довольно нехарактерная для Ауицотля просьба о помощи, обращенная к Несауальпилли во время потопа, оказалась последним поступком, совершенным этим человеком в качестве юй-тлатоани нашего народа. Когда дворец его обрушился, правитель находился внутри и, хотя и остался в живых, наверное, будь у него выбор, предпочел бы гибель. Упавшая балка сильно ударила Ауицотля по голове, и он (как мне рассказывали, ибо сам я более его живым не видел) лишился рассудка. С тех пор некогда великий воин и владыка бесцельно болтался по дворцу, бормоча бессвязные речи, а сопровождавший его слуга то и дело менял безумцу запачканную набедренную повязку.
Традиция запрещала лишать Ауицотля титула Чтимого Глашатая, пока тот жив, даже если речи его представляли собой невнятный лепет и чтить его можно было не более чем комнатное растение. Однако титул титулом, но Изрекающему Совету пришлось озаботиться вопросом о выборе человека, которого вы назвали бы регентом, то есть подыскать того, кто будет править народом якобы от имени безумного владыки. Поскольку двух членов этого Совета Ауицотль убил во время паники на дамбе, старейшины не питали к нему добрых чувств, а потому кандидатура, казалось бы, самого вероятного преемника Ауицотля, его старшего сына Куаутемока даже не рассматривалась. Совет провозгласил регентом племянника владыки, Мотекусому-младшего, ибо, как было объявлено, он уже доказал свою способность к правлению, имел опыт жреца, военачальника и наместника ряда провинций, а также хорошо знал не только столицу, но и самые отдаленные окраины державы.
Вспомнив, как Ауицотль в ярости вскричал, что ни за что не допустит восхождения на престол «пустого барабана», я подумал, что ему, пожалуй, и вправду лучше было лишиться ума, чем узнать, что свершилось именно то, чего он так не хотел. Погибни Ауицотль во время наводнения, он наверняка выбрался бы из самой мрачной пропасти Миктлана и усадил на трон свой труп, лишь бы не пускать туда Мотекусому. Я, конечно, выражаюсь образно, но, как показали развернувшиеся вслед за этим события, возможно, даже покойник оказался бы для Мешико лучшим правителем, чем Мотекусома. Труп, по крайней мере, не меняет без конца свою позицию.
Но в то время меня совершенно не интересовали дворцовые интриги. Я сам готовился отойти на некоторое время от дел, чему было несколько причин. Во-первых, мой дом стал местом, полным мучительных воспоминаний, от которых мне хотелось уйти. Еще большие терзания я испытывал, глядя на обожаемую дочь, ибо слишком многое в ней напоминало о Цьянье. Во-вторых, я придумал способ избавить Кокотон от слишком мучительных переживаний в связи со смертью матери. Но окончательно я утвердился в своем решении, когда мой друг Коцатль и его жена Кекелмики, придя выразить мне соболезнование, обронили мимоходом, что остались без крова, ибо их собственный дом оказался в числе разрушенных наводнением.
— Честно говоря, — признался Коцатль, — мы не так уж горюем по этому поводу. Жить в том же помещении, где располагалась моя школа для слуг, так и так было тесновато. А теперь, раз уж все равно придется строиться заново, мы возведем два отдельных здания.
— А на время строительства, — сказал я, — вашим домом станет этот. Поживете пока здесь. Я все равно собираюсь в дорогу, так что и дом, и прислуга останутся в вашем распоряжении. Взамен я попрошу лишь об одном одолжении: заменить Кокотон мать и отца, пока я буду в отлучке. Сможете вы выступить в роли тене и тете осиротевшего ребенка?
— Аййо, вот это ты здорово придумал! — в восторге воскликнула Смешинка.
— Мы сделаем это с радостью… нет, с благодарностью, — подхватил Коцатль. — Ведь на это время у нас появится дитя.
