Отдохнувший конь зарысил вдоль берега, который становился более пологим. Пепельно-серые лишайники соснового бора сменились зеленым травяным ковром в ельниках. За ними, в крутой излучине,— брод. Однако Федор не торопился спускаться к воде — враги могли выйти к той же переправе. Только когда убедился, что берег безлюден, направил коня в Оку.
Жеребец зашлепал но мелководью и остановился — почуял глубину.
Малость проплыть надо,—ободряюще похлопал коня по холке Федор, но тот лишь настороженно косился на всадника и переминался с ноги на ногу.
Э-гей! Пошел! — Порубежник хлестнул жеребца плетью. Вздрогнув, тот запрядал ушами и рванулся вперед.
На другой стороне Оки Федор почувствовал себя увереннее — здесь начиналась Московская земля.
«Ежели ничего не случится, заполдень буду в Коломне...» — подумал он, въезжая в чащу.
По мере того, как порубежник удалялся от реки, лес вокруг становился все мрачнее и глуше. Дубы и ели, росшие вперемежку, тесно переплетались в вышине ветвями, и на земле царил полумрак. Лишь местами болотистые низины с чахлыми березками и черной ольхой разрывали дебри, и солнце, которое уже высоко взобралось на небо, отражалось в стоячей воде. Одно неосмотрительное движение в сторону — и быть беде!..
Настороженно прислушиваясь, порубежник думал о встрече с врагами. Что, если ордынцы готовятся к нашествию, и передовой отряд направлялся к Оке разведать броды для переправы? Тогда от Федора и его напарника будет зависеть судьба многих русских людей...
Впереди, саженях в двадцати от Федора, качнулись и выпрямились кусты ивняка, но он так задумался, что ничего не заметил. Вдруг жеребец под ним всхрапнул и взвился на дыбы. Порубежник не успел остановить напуганного коня, тот рванулся в сторону и провалился вместе с всадником в болото.
Из кустов выскочил бурый медведь, с грозным ворчанием пронесся по тропе и скрылся в чаще.
Конь завяз по брюхо и не мог сдвинуться с места. Федор сразу понял: преодолеть расстояние, которое отделяло его от тропы, без посторонней помощи не удастся. Сёл и деревень вблизи не было, ждать случайного путника неоткуда.
«Неужто такой лютой смертью погибну — в болоте утопну?..— думал порубежник, утирая рукавом кафтана пот с лица.— А ежели со старшим по дозору тож что-то случится?.. Хоть бы деревья росли поблизу,— окинул он унылым взглядом болото,— можно было б закинуть аркан... Одни кусты. И все же надо спробовать!»
Федор вынул из сумы веревку, свернул ее и несколько раз бросил, пытаясь зацепиться за ивовый куст. Но веревка, обрывая тонкие ветки и листья, скользила и падала в топь. Порубежник, однако, не сдавался: только ухал после очередной неудачи да, утирая пот, который застилал глаза, еще пуще размазывал болотную грязь на широкоскулом лице.
Аркан, обрывая листву, обнажал толстую ветку куста пепельной ивы. За нее-то и рассчитывал зацепиться Федор. Наконец это ему удалось. Затянул петлю, попробовад: держится крепко. Облегченно выпрямил согнутую спину, стащил с себя кольчугу и отцепил меч. Укрепил их на седле — надеялся и коня вытащить, когда сам окажется па тропке. Слез с жеребца. Мокрая, холодная жижа плотно окутала его по пояс. Сердце Федора учащенно забилось, когда он натянул веревку и сделал первый шаг. Волнуясь, стал медленно выбираться из трясины. Расстояние до тропы сокращалось, но теперь каждое движение давалось ему с большим трудом. Ива трещала, гнулась, но не ломалась — ствол был гибок... И вдруг порубежник едва не по плечи погрузился в болото — выдернутый с корнями куст соскользнул в топь.
Поначалу Федор не осознал того, что случилось. Судорожно рванул веревку к себе, резко забросил ее снова и только тогда понял, что тонет. Некоторое время он еще делал отчаянные усилия, пытаясь выбраться из трясины, но лишь погружался все глубже. Вот вода покрыла его плечи, и он затих....
«Должно, доля такая — погибнуть тута!..»
За спиной Федора истошно, с храпом заржал конь. Смертная мука в голосе животного болью отозвалась в сердце порубежника. Когда он повернул голову, конь уже скрылся под водой. Перед Федором простиралось пустынное болото, заросшее топяным хвощом и сабельником. Лишь ветер шелестел в стеблях ситняга и осоки, слегка
покачивая их, да безучастно кричали невидимые лягушки.
«Конец, всему конец...» — подумал Федор с горечью, чувствуя, как что-то холодное, липкое охватило его шею и поползло вверх,
ГЛАВА 2
Уже вечерело, когда в хоромы сына боярского Сидора Тимофеевича Валуева, тревожно оглянувшись перед дверью по сторонам, вошел в сопровождении дворового холопа худющий, сутулый человек в темном, видавшем виды кафтане и колпаке, надвинутом на самые глаза.
Сидор Валуев, крупный, большеголовый, с широченными, квадратными плечами, плотно обтянутыми розовой рубахой китайского шелка, сидел в полутемной горнице один. Беспрестанно зевая во весь рот, он дремал над наполовину опустошенной серебряной братиной с белым медом, рядом стояли деревянные, с позолоченными ободками тарелки с квашеной капустой с клюквой, крупно нарезанными ломтями окорока, солеными грибами.
Холоп, которому передалось нетерпеливое волнение незнакомца, спрашивать дозволения у сына боярского не стал, сразу ввел гостя в горницу. Валуев, открыв глаза, удивленно уставился на обоих, едва кивнул в ответ на низкий поклон пришельца и тут же невольно привстал.
Епишка!?
Он самый, господине,— слегка взволнованным, но твердым голосом ответил тот.
Да как же ты, беглый холоп, тать, душегубец, насмелился?! — вскочив из-за стола, рыкнул Валуев. - Бориско, зови дворню, хватай его!..— И угрожающе выставив руки с огромными кулаками, он двинулся на пришельца.
Но тот даже не пошевелился; кривая ухмылка перекосила его рябое лицо с чахоточными пятнами на впалых щеках.
Не торопись, Сидор Тимофеевич, выслушай поначалу! — насмешливо произнес беглый холоп.— Да и нет у меня часу тары-бары с тобой разводить тута.
От изумления и гнева сын боярский не мог произнести и слова, тяжело дышал и лишь таращил глаза на своего бывшего холопа, сбежавшего из митрополичьего села несколько годов назад.
Бориско истуканом застыл в углу горницы, потрясенный происходящим, а Епишка с нагловатой усмешкой поигрывал рукояткой ножа, который висел у него за поясом.
С повинной пришел, чтоль? —наконец выдавил из себя сын боярский.
Ещё чего не хватало! — едко бросил Епишка;— Так бы уж и явился я к тебе с повинной... Ин ладно, не том речь, слушай, Сидор Тимофеевич, пока еще час есть.... Только поперво дай глоток меду испить, в горле пересохло...— И, не ожидая разрешения, потянулся к братине.
