Гугу исполнилось восемнадцать. Он был весьма рослым для своих лет и практически неустрашимым, но сейчас робел, трепеща перед славой и знаменитым на весь мир именем человека, шагавшего рядом, обладавшего к тому же таким великанским ростом и физической силой, каких Гуг ни у кого больше не видывал. Не оглядываясь на крестника, Сен-Клер протянул назад правую руку и легонько притянул юношу к себе; оба зашагали плечом к плечу, как равные.
— Твой отец возлагает на тебя большие надежды, он мне сам говорил. — Сен-Клер наконец убрал руку с плеча Гуга. — Ты слышал об этом?
Гуг, судорожно сглотнув, покачал головой:
— Нет, мессир.
Голос его больше походил на шепот.
— Я так и знал. Так вот, слушай, что я говорю. Он гордится тобой… наверное, даже больше, чем я своими сыновьями, хотя я их тоже очень люблю. Как многие отцы, твой готов поведать всему миру о предмете своей гордости, тебе же не скажет о том ни словечка. Он, видимо, считает, что ты и так догадываешься, поскольку ты его отпрыск и, соответственно, во всем похож на него…
Сен-Клер резко остановился и пристально посмотрел на Гуга.
— Ты ведь уже спускался туда, скажи по правде?
Они стояли наверху широкой витой мраморной лестницы, заканчивавшейся такой же площадкой. Гуг кивнул, рассудив, что слово «туда» и обозначает цель их визита.
— Да, мессир, — ответил он. — Дважды.
— Разумеется, дважды. Я это знал, хотя и не сразу упомнил. Пойдем же, пришло время для третьего раза.
Исполин стал спускаться по лестнице, и Гуг двинулся следом, отставая на полшага, все еще не до конца веря, что идет рука об руку с самим сиром Стефаном Сен-Клером и что прославленный рыцарь признал его и вспомнил после мимолетной встречи, случившейся два года тому назад — срок, за который Гуг вырос умом и духом почти вдвое. То, что они приходились друг другу крестным и крестником, ничего не значило для Сен-Клера, одного из славнейших рыцарей христианского мира: у него было много крестников, а молодой Гуг де Пайен, хоть и посвященный в рыцари без малого два года назад, с тех пор еще не сделал ничего, что выделило бы его из толпы ровесников или каким-нибудь образом возвеличило. Ничего не значило, по мнению Гуга, и то, что сир Стефан нарочно прибыл к ним в Пайен, чтобы в качестве поручителя присутствовать на предстоящей церемонии восхождения. Он бы приехал так или иначе, рассуждал Гуг, и для этого ему не нужно было искать особых причин, а только испытывать особое желание. Ведь его отец, Гуго Пайенский, был дружен с сиром Стефаном еще с детства, и их отношения являли собой редкий образец истинной привязанности, на которую не в силах повлиять ни слава, ни время, ни расстояние, а посему друзья не упускали ни малейшей возможности для встречи.
В прошлый раз они виделись два года назад, когда сир Стефан неожиданно нагрянул в Пайен вместе со своим покровителем, некогда прозванным Вильгельмом Незаконнорожденным[1] и успевшим с тех давних пор получить титулы герцога Нормандского и Вильгельма Первого, короля Англии.
Эти прославленные воины направлялись из Нормандии в свои владения, времени у них было предостаточно, и король изъявил желание посетить родовое поместье сира Стефана в Анжу. Их путь пролегал неподалеку от Пайена, и Сен-Клер решился пригласить английского короля повидать друга, зная, что они раньше уже встречались — в 1066 году, когда Вильгельм впервые отправился завоевывать Англию.
На следующий год Вильгельм умер от последствий ушиба, полученного при падении с лошади, а английскую корону унаследовал один из его сыновей, тоже Вильгельм, прозванный Рыжим за цвет волос и вспыльчивость. Из Англии доходили слухи о Вильгельме Рыжем как о чудовищном тиране, ненавидимом всем народом. Тем не менее Сен-Клер, преданный покойному монарху, сумел завоевать благосклонность и доверие также и его сына, что удалось весьма немногим из бывших приближенных покойного короля.
Гуг нисколько не удивлялся, что новый английский самодержец выказывает столько почтения прославленному рыцарю: репутация сира Стефана была безупречной, а благородная манера держаться соответствовала его высокому титулу.
Даже спускаясь по лестнице впереди Гуга, сир Стефан, казалось, парил над ним, ведь ростом он был выше на целую пядь. Ему уже исполнилось сорок два года — цветущая пора его жизни еще не миновала. Но не только исполинский рост, а и нравственные достоинства возносили Сен-Клера над остальными людьми; и вот теперь он здесь, в Пайене, собственной персоной, рядом с Гугом, для которого совершенно не важно, какие причины заставили крестного приехать. Собрание было назначено еще несколько месяцев назад, а следующее за ним восхождение стало, скорее всего, прекрасным поводом для сира Стефана побывать на родине, во Франции, и заодно удостоить своим присутствием на церемонии сына своего лучшего друга, оставить у него о восхождении неизгладимые воспоминания.
Гуга заранее предупредили об этой великой чести, однако он принял волнующее известие сдержанно, поскольку и ранее, и в этот последний перед собранием день оставался в неведении относительно того, что означает само восхождение и какие последствия оно повлечет. Тем не менее ему недвусмысленно и весьма торжественно давали понять, что восхождение окажет значительное влияние на всю его будущность.
Гуг впервые услышал о восхождении из отцовских уст; барон выделил это слово в разговоре, невольно придав ему зловещий оттенок. Это случилось девять месяцев тому назад, и Гуг немедленно поинтересовался, что значило это слово, но отец не дал ему никакого ответа. Вместо этого он рассердился, замахал руками и стал уверять сына, что тот сам все поймет, когда наступит срок. Однако он тогда же посоветовал начать готовиться к этому событию — по его словам, важнейшему в жизни Гуга. Такие речи отца озадачили и потрясли юношу, который всего-то год назад искренне верил, что не может быть ничего важнее, чем рыцарская стезя. Отнюдь! Очень скоро ему сообщили, что предстоящая церемония, то есть восхождение, будет иметь непреходящее значение и что отныне у него появятся личные наставники — его отец и дед со стороны матери, Балдуин Мондидьерский. Ежедневно они будут терпеливо и усердно обучать его всему, что понадобится для восхождения, но прежде, чем его допустят до занятий, он должен принести клятву хранить узнанное в тайне.
С тех самых пор дни напролет Гуг трудился так прилежно, как еще никогда в своей жизни. Его задачей было заучивать наизусть ответы на ритуальные вопросы церемонии. В этом он пытался достичь совершенства, но зубрежка оказалось куда изнурительнее тяжелейших упражнений по ратному делу. Гуг не первый месяц бился над ответами, стремясь добиться беглости в речах, но смысл их оставался для него темен, с какой стороны ни подступись. Теперь величественной церемонии оставалось ждать меньше суток, и все ее подробности и загадки — и само собрание, и важность ритуала, и значение обрядов, и смысл приезда из Англии сира Стефана ради участия в восхождении в качестве поручителя Гуга — станут наконец ясны.
