— И это у него записано?
— Как и всё, что могло иметь малейшую ценность.
— Страшноватый человек.
— Действительно страшноватый, — согласился Платонов.
В указанное время, с четырех до семи часов пополудни, в редакцию «Листка» никто не пришел. Поблагодарив редактора Павла Алексеевича Зарубина, своего давнего знакомого, за оказанное содействие, Григорий Денисович поймал извозчика и поспешил на другой берег Невы. Там, у пересечения Большого проспекта с Гатчинской улицей, в крытом экипаже его ожидал человек с веснушками. Негласный помощник, опять прибегнув к переодеванию, успешно принял вид купца средней руки, который по торговым своим делам пожаловал в столицу.
Петербургская сторона разительно отличалась от центра. Здесь только недавно был снят запрет на каменное строительство, поэтому как на проспекте, так и в прилегавших к нему кварталах абсолютно преобладали низкие деревянные дома и домишки. Сходство с провинциальным городком придавали сады, огороды и палисадники за дощатыми заборчиками. Обитал в домах с домишками незавидный люд. В его числе доживали свой век мелкие отставные чиновники, которые даже в лучшие времена не имели за душой ничего, кроме скудного жалованья.
Кое-кто из них умудрялся сдавать комнаты внаем еще более непритязательным жильцам. Такой жилец, а точнее жилица как интересовала Платонова. Его «молодцы» заступили на пост еще перед поездкой коллежского советника во Владимир и Москву.
— Что-нибудь есть? — после приветствия спросил Григорий Денисович.
Веснушчатый отрицательно помотал головой.
— Живет, как все. Клиентов принимает, шьет, в лавку ходит.
— А клиенты откуда?
— Местные. Мы проверяли, на нашу братию никто не похож.
— Письма получает?
— Пока ни разу.
— Ладно, продолжайте.
Пересев обратно на извозчика, Платонов назвал ему адрес на Невском, у Зеленого моста. В кондитерской Вольфа и Беранже для коллежского советника был заказан столик рядом с огромным, почти до пола, окном. Григорий Денисович успел вовремя. Едва он взял в руки в меню, показался Левкович. Жандармский подполковник не стал эпатировать посетителей голубым мундиром, по случаю скромного товарищеского застолья выбрав классический вечерний наряд — черную пиджачную пару, белую рубашку со стоячим воротничком и черный галстук.
— Дела наши в настоящее время как сажа бела, — резюмировал Всеволод Романович, вслед за Платоновым заказав кофе по-восточному и пирожное эклер (название «по-турецки», исходя из патриотически соображений, теперь не использовалось).
От алкоголя Григорий Денисович предложил воздержаться. Выбор заведения он объяснил так: «Балую себя иногда. Сладкое полезно для мозга».
— Ваша работа с кружком ничего не дала?
— Допросили всех — и бывших, и нынешних. Бориса помнят еще несколько человек, но кто привел его в кружок, неизвестно. То же с Кречетом.
— Наверняка кто-то знает, но не скажет, — заметил Платонов.
— Отвратительная публика, — кивнул Левкович. — Через одного ведут себя дерзко. Видно, что ни в ком нет уважения к власти. Один заявил в лицо следователю: мол, вас бы на войну отправить, чтобы там пользу приносили.
— Да, подросла молодежь…
— Только ума не набралась! Заладили про землю и волю, а знают, что с землей делать? Вот я точно знаю, наш род из помещиков Киевской губернии. Когда и что сеять, когда и как убирать — хоть сейчас доложу.
— Желают рай земной учредить сейчас же, только праведников среди людей маловато, — Григорий Денисович надкусил пирожное. — Справедливости им подавай.
Всеволод Романович фыркнул, чуть не разбрызгав кофе на белоснежную рубашку.
— Сначала пусть попробуют послужить, добиться чего-то. Нам с вами чины и звания не в подарок достались.
— Положим, мне еще родительское имение досталось, — задумчиво вымолвил Платонов, берясь за чашку.
— О, так вы еще и землевладелец?
— Имением управляющий занимается, доходы пополам делим с вдовой моего брата… Да, еще пару слов о всеобщей справедливости. Жизнь на глазах меняется, одни состояния сколачивают, другие нищают. Много соблазнов и много обид, всего не исправить по мановению руки. Но молодость горяча, не признаёт постепенности. А фанатики, негодяи этим пользуются.
— Нет у нас времени ждать, пока всё само уляжется, — возразил подполковник. — В прежнее царствование таких горячих на каторгу или в солдаты отдали бы.
— За одни разговоры?
— Они от разговоров к убийствам перешли, сами видите.
— Ну, только некоторые перешли, счет пока на единицы, — Григорий Денисович не спешил разделить рвение Левковича.
— Помилуйте, нам ждать, пока все перейдут?
— Только ожесточим тюрьмой да каторгой.
— Оттуда не дотянутся, — Всеволод Романович отправил в рот половину эклера, показав ровные, крепкие зубы.
Платонов, не спеша с ответом, глядел на него так, будто размышлял о чем-то далеком от политики.
— Найдутся охотники продолжить, не сомневайтесь, — сказал он наконец.
— Что же вы предлагаете, Григорий Денисович?
— Еще лучше работать, конечно.
Оба прервались на минуту ради отменно сваренного кофе.
— Государь с наследником уедут в субботу. Только бы ничего не стряслось за это время, — негромко, но с чувством произнес Левкович.
— Портрет Бориса готов?
— Вызвали агента, сейчас рисуют. Завтра снимут фотокопии, раздадим филерам и дворцовой охране.
Григорий Денисович вздохнул.
— Нам повезло дважды. В первый раз, когда убийца не успел обшарить карманы Владыкина, и полиции досталась бумажка с «Кречетом». Во второй раз, когда револьвер Соколовского дал осечку. В троекратное везение верится слабо. Ставки высоки, террористы могут проявить осторожность и прибегнуть к маскировке.
Жандарм снова приложился к чашке, потом спросил о другом:
— Любите бывать здесь?
— Люблю, — ответил Платонов. — В этой кондитерской Пушкин сиживал.
— Пушкин — это истинное светило, гений нашей словесности, — с жаром подхватил Всеволод Романович. — Помните «Клеветникам России»?
Он не удержался и продекламировал:
Иль русского царя уже бессильно слово?
Иль нам с Европой спорить ново?
Иль русский от побед отвык?
— Мне больше нравятся «Борис Годунов» и «Капитанская дочка», — сказал коллежский советник.
Греком его прозвал брат Николай еще на первом курсе университета — за пристрастие к трудам античных мыслителей. Собственно, только одним курсом обучение на философском факультете и ограничилось. Потом за ними обоими пришли жандармы. Для брата такой поворот событий не стал совершенно неожиданным: он был предупрежден,
