— Что с тобой? — спросила Мария через несколько минут, в течение которых она не решалась прервать печальные думы сестры.
Слова эти заставили вздрогнуть Эву, как будто пробудив ее от глубокого сна, и она обернулась.
— О чем ты спросила, Мария? — сказала она тихим голосом.
— Ты никого не видишь на дороге?
Эва взглянула на аллею, извивавшуюся по склону холма между цветущими деревьями, и также тихо ответила:
— Никого!
И возвратилась на старое место возле сестры.
— Скоро наступит ночь, — заметила с тоской Мария, — меня очень пугает это бесконечное отсутствие.
— Чего ты опасаешься?
— И сама не знаю, но мне страшно.
— Эдвард и Джордж вместе, кроме того, с ними доктор Дьедоннэ, что же может случиться с ними? Тем более, тебе известно, что они пошли во дворец лорда Сингльтона.
— Да, я знаю это, но мне кажется непонятным, зачем бы губернатору задерживать их так долго. Почему не возвращаются они? Почему не дают о себе знать?
— Быть может, им удалось напасть на след убийц?
— Помоги–то Бог! — воскликнула Мария, воздев к небу свои покрасневшие глаза.
— Если это произошло, то, наверное, уже начато и судебное следствие, при котором необходимо участие сыновей покойного. Теперь ты понимаешь, что отсутствие их не заключает в себе ничего такого, что могло бы тревожить нас.
Мария с любовью прижала к своей груди голову сестры и несколько раз ее поцеловала.
— Милая Эва, ты стараешься успокоить меня, — проговорила она, — но тебе не удается это, ведь я вижу, что ты и сама не менее меня встревожена.
— Уверяю тебя…
— Зачем мне напрасно тревожиться, — перебила Мария.
— Я научилась многое понимать без слов, я вижу, как ты побледнела, ты страдаешь не менее меня. Расскажи мне о твоих тревогах, о мыслях, которые мучают, и тебе будет легче. Тогда не придется обманывать себя. Открой мне, что у тебя на душе.
При этих словах Эва не могла больше сдерживать слез, она обняла Марию и проговорила сквозь рыдания.
— Да, я страдаю… я боюсь… и меня волнует какое–то роковое предчувствие…
— Ну что, вот видишь, ты испытываешь то же, что и я! — успокоила ее Мария. — Ты боишься, что грозовая туча, набежавшая на нас, принесет беду и им?
— Действительно, я опасаюсь этого…
— И страх твой не беспричинен. Мне думается, что мы еще до глубины души не осознали, каковы изменения в наши судьбы принесет смерть человека, который был любим нами, который был нам фактически отцом. Тревожит то, что на нас снова обрушится несчастье, но больше всего я боюсь того, что оно задавит нас.
Но эти слова Эва ответила испуганно:
— О! Тогда мы погибнем!
— Господь, если его воле будет угодно, защитит нас, сестра, будем надеяться на него, и теперь помолимся, чтобы он спас и оградил нас своей всемогущей десницей!
— Помолимся, Мария.
Два невинных сердца устремились в мольбе к небу, два нежных голоса соединились в трогательной, беззаветной мольбе, которая не могла не достигнуть престола Всевышнего.
Медленно, но неотвратимо наступала ночь. Окрестность обволакивала мгла. Раздался тихий стук в дверь. Девушки вздрогнули. Мария спросила:
— Кто там?
— Это я, мисс, — ответил детский голосок, — это я, Скиндия.
— Войди.
Дверь отворилась, и на пороге появилась служанка. Это было хорошенькое юное создание лет пятнадцати с красиво очерченным овалом лица, правильными чертами, золотистым цветом кожи и большими черными глазами. Густые черные волосы волнами рассыпались по ее плечам.
Скиндия внесла в комнату два серебряных подсвечника с вставленными в них свечами, которые поспешила поставить на стол. Осветив комнату, она поглядела на Марию, ожидая, что барышня обратится к ней с вопросом.
— Что хочешь ты, Скиндия? — спросила ее Мария, все опасения которой и смутный беспричинный страх внезапно рассеялись при виде молоденькой и старательной служанки.
Скиндия ответила на своеобразном, ломаном английском языке, напоминающем разговор колониальных негров.
— Там, у подъезда, паланкин, весь в золоте, так и блещет великолепием.
— Паланкин у подъезда? — повторила изумленная Мария.
— А в паланкине богатая дама в роскошном платье.
— Кто она?
— Не знаю, я спросила ее об этом, но она не захотела отвечать, а лицо ее было закрыто густой вуалью.
— Что ей надо?
— Видеть вас, мисс…
— Нас? — удивились обе сестры.
— Да вас, она выразила желание видеть мисс Марию и Эву совершенно ясно.
— Мы не в силах принимать теперь кого бы то ни было, — заметила Мария.
— Знаю, — ответила Скиндия, — потому я и сказала ей: «Барышень нет дома». А она настаивала, говоря, что ей необходимо вас видеть.
— Я удивлена, — заметила Мария, — этому посещению незнакомки, тем более, что в доме нашем покойник.
— Быть может, — с робостью заметила Эва, — она принесла какие–нибудь известия.
— Известия? О ком?
— Об Эдварде и Джордже.
— И ты, вероятно, не ошибаешься, сестра, иная причина не могла привести сюда эту незнакомую даму.
— Так надо принять ее.
— Проси сюда незнакомку, — обратилась Мария к служанке.
— Сию минуту, — заторопилась Скиндия к двери.
— Только бы эта женщина не была вестницей скорби, — проговорила Эва так тихо, что Мария с трудом ее расслышала. — Я снова в смятении…
— К чему тревожиться преждевременно. Подождем, время объяснит все, — успокоила сестру Мария.
Дверь снова отворилась, и вошедшая Скиндия ввела в гостиную богато одетую женщину. Густая вуаль из черных кружев была по–испански наброшена на голову вошедшей, совершенно скрывая ее лицо. Сквозь ее почти непроницаемую преграду подобно бриллиантам сверкали глаза.
Незнакомка медленно подошла к сестрам и, остановившись от них в нескольких шагах, грациозно поклонилась им. Мария сделала Скиндии знак, чтобы та вышла, и обратилась к вошедшей:
— Как мы поняли, вы хотели видеть нас, хотя, очевидно, знаете, какое в нашем доме горе. Это несчастье заставляет нас пренебречь гостеприимством, отказаться от визитов и приемов. Нарушив наше уединение, вы имели для этого важные причины? Но позвольте сначала спросить вас…
Мисс Бюртель на минуту смолкла.
— Вы хотите спросить, кто я, мисс Мария? — пришла ей на помощь посетительница.
— Действительно.
— Вы сейчас узнаете это.
После этих слов незнакомка откинула вуаль. Девушки замерли от удивления. Казалось, они не могли понять, не обманывает ли их зрение и не мерещится ли им увиденное.
— Вы не ошиблись, — ответила женщина кротко, — да, это я, несомненно, я!
