без мужа – такого почти не бывало). Когда везло с хозяином, то венчали с любым понравившимся парнем. Например, в поместьях графа Петра Румянцева позволение на брак давали абсолютно всем, даже если из-за этого крепостным приходилось уезжать в другую деревню. Но даже венчанный по всем законам брак в XVIII веке можно было оспорить, если возражал помещик.
В 1783 году в Череповецком уезде состоялся суд против крестьянина Петра Данилова. Молодой дворовый, понимая, что ему не позволят жениться на чужой собственности, решил вопрос по-своему. Однажды вечером подъехал к дому любимой на санях, посадил ее рядом с матерью (которая выступала в качестве свахи) и отвез к своему помещику. А тот уже благословил союз. Петр и Анна Даниловы были повенчаны спустя несколько часов, но вскоре владелец крестьянки заявил протест. Состоялся суд, Петра наказали кнутом, помещику пришлось выплатить штраф, а сам брак был расторгнут. Девицу, на всякий случай, сразу повторно выдали замуж.
О брачных делах в XVIII веке было подготовлено несколько государственных указов: в 1722, 1758 и в 1796 годах. Их целью было банальное желание увеличивать население. Помещики идею поддержали: кто же откажется от лишних рабочих рук? А. П. Волынский, чтобы подтолкнуть сомневающихся, выдавал крепостным на свадьбу по 5 рублей, Суворов – от 7 до 10. А князь Михаил Михайлович Щербатов, литератор и историк, обходился без денежных поощрений. У него в поместьях был установлен жесткий порядок: если девице исполнялось семнадцать, а замуж она не шла, то отсылалась, вместе с братьями и отцом, на тяжелую работу. Исключений не делали ни для кого. Разумеется, среди крестьян Щербатова свадьбы играли с завидной регулярностью.
Но под венец хотели не все, даже несмотря на угрозы и денежный штраф. Вразрез с планами помещиков многие крепостные начали решительно отказываться от брачных уз. Кнут и пряник не помогали. Министры за голову хватались: настоящее бедствие! А все потому, что среди крестьян стали популярны учения… спасовцев.
В XXI веке трудно вообразить, что когда-то такое было. Но в XVII и в XVIII веках в Среднем Поволжье на полном серьезе решили: в мире больше нет благости. Воцарился Антихрист, Церковь служит ему. И все, что может сделать человек, – молиться и самостоятельно идти к своему спасению. Отсюда, собственно говоря, и пошло название «спасовцы».
Это учение придумали некий Козьма Андреев или Козьма Панфилов, поэтому старообрядцы (а спасовцев считают их «ответвлением») поначалу называли их «Кузьминишны» или «Нетовщины». То есть пошли от Козьмы и всем прочим верованиям говорят «нет». Они отказывались от брака и семейной жизни, настаивали на держании постов. По сути, спасовцы призывали своих братьев и сестер по вере начать вести монашеский образ жизни. И у них нашлись тысячи и тысячи последователей!
Крестьянская жизнь была настолько тяжелой, что идеи спасовцев попали в отлично подготовленную почву. Видя каждый день вопиющую несправедливость, легко уверовать, что ничего хорошего вокруг просто не существует. Церковь поддерживала в прихожанах смирение, то есть поощряла жить так, как живется. Не поднимая головы. Спасовцы подходили к вопросу радикально: нет больше настоящей Церкви, она просто не нужна. Это звучало по-новому, но очень привлекательно.
Девушкам-спасовкам выходить замуж было нельзя. И они упорно отказывались от каждого предложения. Когда помещик (но чаще – староста) грозил наказанием, шли на него с легким сердцем. Увлечение идеей было настолько сильным, что напоминало настоящий фанатизм. Учение распространялось, как пожар – так часто бывает с сектами. Православная церковь, разумеется, не признавала спасовцев. Началась подлинная эпидемия безбрачия, с которой боролись долго, но не очень успешно. Вопрос отчасти решили сами спасовцы, которые, в конце концов, позволили венчать «своих» в православных храмах [32]. Но даже после этого многие продолжали упорно следовать старым догматам. К началу XIX века у «нетовщины» уже насчитали миллион последователей!
Любопытно, что в то же самое время существовало совершенно противоположное явление – безудержный разврат, которому предавались юноши и девушки во многих селеньях. Особенно выделяли в этом вопросе Пошехонье. Архиепископ Вологодский и Белозерский в 1658 году с негодованием отмечал: незаконные браки и прелюбодейство – стали обычным явлением! Церковь в тех местах имела мало влияния, хотя бы потому, что священников было намного меньше. Среди глухих-то лесов!
Чем дальше находилась местность от условного «центра» – столицы империи или Москвы, – тем чаще в ней находили традиции и обычаи, совсем не похожие на общепринятые. Было там место и старообрядчеству (после церковного раскола многие из приверженцев старой веры ушли, в буквальном смысле, в леса), и спасовцам, и разнообразнейшим местным толкованиям догм. К браку и к сексу относились намного проще, легче. Если девица, выросшая в Тверской губернии, не рисковала сказать лишнего слова молодому парню – за это ее могли посчитать легкомысленной, что уже было прямой дорогой к безбрачию, то пошехонская красавица о таких мелочах даже не задумывалась. Секс до брака считался совершенно нормальным, и даже рождение детей у незамужних не порицалось в деревнях. Такие порядки приводили в ужас петербуржца Бестужева-Рюмина. В 1858 году провели подсчет: почти 6 % девиц в Пошехонском уезде успели обзавестись хотя бы одним ребенком, не вступая в брак.
В далеких губерниях нередко предавались и свальному греху. На языческий праздник Ивана Купалы наряжались тщательно, девушки плели венки, украшали их лентами и надевали лучшие сарафаны. Правда, этим нарядам предстояло недолго оставаться в первозданном виде. С наступлением темноты, которую освещали только ярко зажженные костры, каждый находил себе пару. Расходились по округе, искали место для уединения и возвращались домой только под утро.
В деревнях об этой традиции отлично знали, но никто не возражал. «Молодо-зелено», – говорили, посмеиваясь. Здоровые и молодые – что же им, по теремам сидеть? На Купалу часто начинали «гулять», а к осени засылали сватов. Свадьба по окончании сбора урожая была обычным делом. Если же не складывалось, большой печали никто не испытывал. Родила после Купалы? Воспитает семья. Это из тех времен пришла поговорка: «Чей бы ни был бычок, а теленочек наш».
Но были и куда более экзотические традиции. Например, братская семья. Такие «союзы» складывались там, где не хватало женщин. Братская семья, как нетрудно догадаться из названия, состояла из двух-трех братьев, один из которых брал на себя обязанности главного в роду. Все жили в одном доме, трудились на благо одного хозяйства, но не заводили ни жен, ни детей.
В Сибири братская семья не исключала женщин, но подразумевала проживание под одной крышей всех родственников сразу: братья с женами, кузены с женами, дети одних и других. Бывало, что под одной крышей оказывались сразу четыре поколения, а численность такой семьи могла составлять почти сорок человек. Интересно, что в сибирских братских семьях главой рода становилась женщина, если ее муж, глава семьи, умирал раньше (а такое случалось сплошь и рядом). В таких братских семьях
